И она завизжит, подсобравши слова,
что покатится скоро моя голова,
что напишется и завершится глава,
в детской книжке, сотрутся картинки…
И в Клину оттолкнуться, а выплыть в Крыму,
никому не сказав отчего почему будет лучше,
по мненью блондинки.
* * *
Дом Чайковского в Клину —
Старая открытка.
Подержи меня в плену,
Старая калитка!
Помнишь, помнишь, как с утра
Пробегала бричка?
И по имени Сестра
Протекала речка?
Дух кувшинки от болот,
Дух пчелы — от меда.
Кто потом тебя поймет,
Русская природа?
Кто еще, спустившись в сад
На заре дремотной,
Повернет скорей назад,
К рукописи нотной?
Кто споткнется без причин,
Но поймет причину,
Увидав, как птичий клин
Сверху машет Клину?
Где подсвечник отразит
Лаковая крышка —
Там усталость погрозит,
Пальцам передышка.
Кто потом заплачет всласть
Над листом бумаги,
Где еще имеют власть
Точки и зигзаги?
Это птичье колдовство —
Вскрикнет и сорвется.
Эта клинопись его —
Музыкой зовется.
* * *
Стеклянные вазы — странно! —
Из Вышнего Волочка,
Похоже, вышли из ванны
Прокисшего молока.
Какие нужны рассказы,
Когда по всему шоссе
Стоят расписные вазы
Во всей прописной красе?
Спросите с меня построже —
Люблю, была не была,
Российское бездорожье,
Изделия из стекла.
Особенно если это
Какой-нибудь пустячок,
Как полный вышнего света
Стеклянный тот Волочек.
* * *
Счастливая сладкая басня,
Которую в детстве прочла.
Прощай, Вавилонская башня,
С которой я век прожила!
Все самые лучшие годы
Промчались, как ни назови.
Хотелось французской свободы,
Хотелось английской любви.
Мужчина родится в рубашке,
А женщина с пальцем во рту.
Прощай, Вавилонская башня!
Прощаю тебе высоту.
Печальная пресная пена
Обломки твои приняла.
Та школьница пламенно пела
О том, чего знать не могла.
Возьму свое милое банджо
И тихо сыграю на нем.
Прощай, Вавилонская башня!
Нам было неплохо вдвоем.
Ну что же, что лучшие годы?
Они и твои, и мои.
Но Англия ищет свободы,
А Франция просит любви.
* * *
Не уезжай ты, мой голубчик!
Припевы у эпох остались те же.
Один другого может утешать…
Утешь меня, и я тебя утешу.
И хватит — «уезжать — не уезжать».
Все временно, все зыбко, все песочно,
И ничего не стоит оплошать.
Утешь меня, хоть это будет точно.
И хватит: уезжать — не уезжать.
Круги прошли, компании распались.
А песенки звучат одни и те ж.
Все съехали, а мы-то ведь остались.
Утешь меня, пожалуйста, утешь.
Обнимемся, прекрасны и безгрешны.
Один другого станет утешать.
Утешимся, хоть мы и безутешны.
И хватит: уезжать — не уезжать.
* * *
Поговорим же о сути дорог на дорогу.
Медленно, медленно едем из города в Тегель,
всякое может случиться в дороге, ей-богу,
Гейне в окно постучит или старенький Гегель.
Поговорим на прощанье о сути прощенья.
Верхняя нота, пожалуй, не верная нота.
Надо бы выпуклей жить, но во всем уплощенье.
Дни все короче, и в повести нет анекдота.
Если позволишь, скажу о культуре картона,
в этой карманной Германии по крайней мере.
Я привезла схода четырехтомник Платона,
здесь о войне говорят, как о русской химере.
* * *
Уезжают мои родственники,
Уезжают, тушат свет.
Не коржавины, не бродские —
Среди них поэтов нет.
Это вот такая палуба.
Вот такой аэродром.
Ненадрывно, тихо, жалобно —
Да об землю всем нутром.
Ведь смолчишь, страна огромная,
На все стороны одна,
Как пойдет волна погромная,
Ураганная волна…