Пух-перо еще не стелется,
Не увязан узелок —
Но в мою племяшку целится
Цепкий кадровый стрелок.
Уезжают мои родственники.
Затекла уже ладонь…
Не рокфеллеры, не ротшильды —
Мелочь, жалость, шелупонь.
Взоры станут неопасливы,
Стихнут дети на руках,
И родные будут счастливы
На далеких берегах…
Я сижу, чаек завариваю,
Изогнув дугою бровь.
Я шаманю, заговариваю,
Останавливаю кровь.
Если песенкой открытою
Капнуть в деготь не дыша,
Кровь пребудет непролитою,
Неразбитою — душа.
* * *
В дорогу.
Сэляви так сэляви!
Тель-Авив так Тель-Авив…
До свиданья, Женька!
Пой там хорошенько…
У прибоя на песке,
С разговорником в руке —
Молодой, не старый,
Ты сидишь с гитарой…
Там, на сахарных лугах,
На зеленых берегах —
Вспомнишь, бестолковый,
Климат наш суровый…
Сэляви так сэляви…
По любви так по любви…
По любви — по страсти?
Бог не даст пропасти.
* * *
Стою одна, с закушенной губой.
С довольно перекошенной судьбой,
Одна — меж «Перекопом» и «Форумом».
Согреюсь человеческой рекой,
Согреюсь на Мещанской, на Тверской.
Домой приду общипанным Колумбом.
Из молнии заплелся фитилек,
И занялся мой бедный флигелек —
Часовенка хотя б была пустая.
У молнии — невидимо путей.
Спасибо, что не тронула детей
Та молния кроваво-золотая.
Каких иносказаний наткала!
Поплакала и дальше побрела.
А он глядит с улыбкою бесстрастной.
Колотится об землю посошок.
Карабкается на руки стишок.
Доволен ли, что все вокруг пожег?
Ну что, генералиссимус прекрасный?
Что, прекрасный?
* * *
И все-таки: давай устроим проводы.
Меж нами и года, и города.
Пускай ты — проволока, я — иду по проволоке.
Над всей Землею эти провода.
«Проси его, проси — давай попробуем», —
Настойчивый какой-то шепоток.
Ты думал, я танцовщица на проволоке?
А я не женщина, я только ток.
Я только так, я только ток по проволоке.
Я самым зорким не видна глазам.
Твои малозначительные промахи
Задеть меня не могут — видишь сам.
И все-таки, чтоб не пропала пропадом
Живая человеческая нить —
Устрой мне проводы взорвавшимися пробками.
И, если хочешь, можешь дальше жить.
* * *
Чуть торопящиеся часы
Не тороплюсь торопить обратно.
Огни посадочной полосы
Все-таки видеть весьма приятно.
Вот так под вечер вернешься ты
Из самой-самой из всех Америк —
А он и выйдет из черноты —
Родной, расхристанный этот берег.
Да, он прекрасен, хотя и дик,
И может дикостью красоваться.
Но он всплывает, как Моби Дик,
И просит — больше не расставаться…
* * *
Я в пятнадцать была Жанна д’Арк.
Ну не Гретхен, по крайней-то мере.
…С другом детства иду в зоопарк —
Тут, в Америке, милые звери.
А жирафа отводит глаза,
А горилла состроила рожу.
Мы хохочем — иначе нельзя.
Нам и не о чем плакать, Сережа.
Мы как были — такие и есть.
Пачка писем обвязана ниткой.
Я — не новость откуда невесть,
Я давно тут стою, за калиткой.
А горилла тебе не гиббон.
Вот обнимет по случаю даты!
Ну, тогда и пойдет расслабон —
И ура, и да здравствуют Штаты!
* * *
Приходи, пожалуйста, пораньше,
Хоть бы и мело, и моросило.
Поведи меня в китайский ресторанчик —
Я хочу, чтоб все было красиво.
Полетим ни высоко ни низко
По дороге этой по недлинной.
Ничего, что тут не Сан-Франциско —
Я крылечко знаю на Неглинной.
Будь, смотри, с китайцами приветлив.
Я который день воображаю,
Что несут нам жареных креветок
В красном соусе, — я это обожаю.
Что китайцу стоит расстараться?
Пусть обслужит нас по полной форме.
Пусть покажется московский ресторанчик
Мне крупицей золотистых калифорний…