- Да чего уж там, толку-то лаять. Все равно не услышат… - тоскливо протянул пес и, усевшись, принялся яростно чесать за ухом.
Хозяева на появление Макса во дворе никак не отреагировали, на полуразрушенном крыльце никто не появился. Он присел возле пса и погладил костлявую спину:
- Ты чего худой-то такой?
- Так не кормят! - уныло отвечал тот. - Как напьются, так и забудут про меня. А напиваются каждый день, почитай. Эх, жизнь собачья! Кабы с цепи кто спустил!
- А что ты тогда сделаешь? - поинтересовался Макс.
- Я бы в порт ушел. Меня сосед хотел забрать туда, проходную охранять. Там собакам кормежка полагается, они в порту знаешь какие жирные! А эти меня не отдали. Ни себе, ни людям, ни собакам опять же.
Пес тяжело вздохнул.
- А ты чего сюда? Вроде, на них не похож. Заблудился, что ли?
- Я мальчика ищу. Ему двенадцать лет. Живет здесь такой?
- О-хо-хо, - пробормотал пес, - Живет. Только разве это жизнь? Мать с ним не лучше, чем со мной, обращается. Наведет пьяни полный дом, а Ромке деваться некуда. Бьют его, обижают. Поменьше был - ко мне в будку прятался. Залезет, прижмется, да так и уснет под боком. А утром, когда мать спит с похмелья, в дом идет. Поест, что найдет, и на улицу.
- А сейчас? - спросил Макс, потрясенный услышанным.
- А сейчас подрос, научился пьяни отпор давать. Бедовый он, Ромка, дикий. Его уже и мать боится. Ты его здесь подожди, он к вечеру появится. Он меня и подкармливает. А те не кормят, нет.
Макс посмотрел в печальные собачьи глаза и принял решение.
- Тебя как зовут?
- Бобик, как же еще? Дворовые мы…
- Беги в порт, Бобик.
Макс отыскал на ошейнике, охватывающем тощую шею, пряжку, и, немного повозившись, расстегнул ее.
- Вот уж спасибо так спасибо!
Пес встряхнулся, благодарно повилял свалявшимся хвостом и ринулся за калитку. Макс же, отыскав во дворе деревянный ящик, присел около забора и приготовился к длительному ожиданию. В последнее время он столько перемещался из грани в грань, а также по городам своего мира, что совсем потерял чувство времени. Вот и сейчас не мог сообразить, хотя бы примерно, который час. Судя по удлинившимся теням и по усиливающимся выкрикам из окна избушки, наступал вечер. Некоторое время ничего не происходило. Обитатели дома не обращали на Макса никакого внимания. Только один раз на крыльцо вышел неопределенного возраста мужик в пузырящихся на коленях тренировочных штанах и мятом пиджаке явно с чужого плеча, посмотрел на гостя мутными, налитыми кровью глазами и невнятно спросил:
- Самогонку будешь?
- Нет, спасибо, - вежливо ответил Макс.
Мужик икнул, еще с минуту бессмысленно таращился на него, затем перекрестился и резюмировал:
- Примерещится же такое… - и скрылся в доме.
Больше Макса никто не тревожил, и он не сводил глаз с улицы за забором, боясь пропустить появление Ромки. Наконец, покосившаяся калитка заскрипела, пропуская во двор черноволосого мальчишку, в котором Макс тут же узнал сына Эдика. Парень был точной копией отца: то же порочно-прекрасное лицо падшего ангела, те же смоляные кудри, изящная завершенность движений, горделивая осанка. Удивительно было наблюдать какую-то благородную уверенность в каждом жесте ребенка, которого никто и никогда не воспитывал. И в то же время в мальчике чувствовался зверь, дикарь, настороженный и агрессивный, каждую секунду своей жизни ожидающий подвоха. Больше всего Ромка напоминал молодого волка - красивого, сильного и смертельно опасного. "Жаль, что он не видел своего сына", - вдруг подумал Макс об Эдике, - "Это же его точная копия!" Только в Эдике чувствовалась томная изнеженность, привычка к комфорту, спокойная уверенность человека, которого в детстве любили и баловали, а сын его привык полагаться только на себя, не верил никому, кроме, пожалуй, дворового пса, в будке которого он прятался, пока не вырос.
Заметив Макса, поднявшегося со своего ящика, Ромка медленно подошел поближе и остановился в паре шагов.
- Привет, Ром, - сказал Макс, который давно уже понял, что обсуждать Ромкино предполагаемое путешествие во Вторую грань придется исключительно с самим парнем.
- Ты кто? - хрипловато осведомился тот.
- Я - Макс. У меня к тебе дело есть.
Мальчишка внимательно, исподлобья, осмотрел Макса, постепенно опуская взгляд с ухоженных, достающих до плеч, волос, на модную яркую одежду. Особенно долго Ромка разглядывал злополучный пестрый пояс с платиновым брелоком, в который снова превратился меч. Выражение лица, сначала спокойное, лишь слегка настороженное, вдруг превратилось в злобное и угрожающее.
- Ты из этих, что ли? - с отвращением выплюнул он. - Так передай своим, проституткой не буду!
Макс увидел перед собой острое лезвие опасной бритвы, которым мальчишка принялся демонстративно размахивать чуть ли не около его лица. Сначала он не мог понять, при чем тут проститутки, затем сообразил: красивый парень из неблагополучной семьи, живущий в богатом курортном городе, не понаслышке знакомый с изнанкой жизни Сочи, наверняка не раз становился объектом приставаний извращенцев. И, скорее всего, уже получал предложения от сутенеров, которые были бы рады продавать смазливого паренька богатым туристам. Действуя скорее интуитивно, Макс медленно поднял руки.
- Нет, Рома, ты меня неправильно понял. Я не из этих, у меня девушка есть. Аня. Просто мне надо с тобой поговорить, помощь твоя нужна, понимаешь?
Он говорил, не очень задумываясь о смысле сказанного, стараясь, чтобы его голос звучал мягко и ласково. Главное, чтобы парень перестал нервничать, а то ведь и порезать может.
- Дурью не торгую, - отрезал Ромка, слегка успокаиваясь.
Макс мысленно порадовался за него: очевидно, парень еще не пропащий, не опустился на самое дно жизни. Он борется, не поддается жизненным обстоятельствам, не ломается. Такому чуть помоги, подтолкни его в правильную сторону, дай ощутить под ногами кусочек твердой почвы - и он сам дальше выкарабкается, потому что боец.
- Я тоже дурью не торгую, и не покупаю, - сказал он Ромке. - У меня другое дело, только разговор будет долгим. Сможешь?
- А-а-а, явился, скотина! - раздался визгливый пьяный голос.
На крыльце стояла странного вида женщина. Возраст ее определить было невозможно, с одинаковым успехом ей могло быть и тридцать, и шестьдесят. По обеим сторонам одутловатого от постоянного пьянства лица свисали невыразительные сальные серые космы, под левым глазом наливался багрянцем свежий синяк. Несмотря на теплую погоду, на ней был грязный байковый халат, поверх которого красовалась оранжевая безрукавка вроде тех, какие носят дорожные строители. Когда женщина снова заговорила, стало видно, что во рту у нее не хватает нескольких передних зубов.
- Пришел, сыночек дорогой! - ораторствовала она сейчас, не глядя на сына, а обращаясь, скорее, к Максу. Видимо, ей, как и многим пьющим людям, хотелось как-то оправдаться перед собой за свой образ жизни, и теперь она пыталась пожаловаться хоть на что-нибудь, дабы и окружающим, и ей самой стало очевидно: пьет она не просто так, а с горя. Для этого ей были необходимы зрители, а еще лучше, сочувствующие, и теперь она призывала гостя в свидетели своей несчастной жизни. - Вот, видали, какой уродился? Ни помочь мамке, ни пожалеть! С утра проснусь - нет его. Где сынок? Убежал! Наркоман чертов!
Женщина некоторое время покачалась на крыльце, собирая расползающиеся неверные мысли, затем продолжила:
- Не учится, не работает! Матери грубит! У всех дети как дети, а мне за что такой достался?
Голос ее стал срываться на визг, по щекам покатились пьяные слезы:
- Другие-то уроки делают, стараются, в институты поступают, людьми становятся! А этот? У-у-у, выродок проклятый! Весь в папашу своего! Когда, я тебя спрашиваю, за ум возьмешься? Когда в школу ходить начнешь? Опять твоя училка приходила сегодня! - тут ее лицо выразило задумчивое сомнение. - Или вчера? Да какая разница? Приходила, говорю, училка! Сказала…
Женщина замолчала, очевидно, не в силах вспомнить, что же такое сообщила ей загадочная "училка". В этот момент ее непокорная мысль сделала неожиданный поворот, и она закончила свой монолог совершенно гениальной фразой: