В хижине дяди Тома жили Настенька и Жан. Здесь остались их вещи. Отсюда они ушли в экспедицию и не вернулись.
— Зелёных карликов искали, — доложил хозяин.
— Зелёных? — заинтересовалась Люба. — Почему зелёных?
— А я их видел — вот как вас. Они глазастые, лысые, маленькие — Том Дэвидсон отмерил ладонью метр от земли — и зелёные.
— Как же они завелись в ваших краях?
— На тарелке прилетели.
— Вы видели?
— Там, — чернокожий охотник махнул куда-то рукой. — Там, в горах стоит их тарелка — надо думать, неисправная. Вашим ребятам обещал показать, но не дошли — гроза ударила. Жуткое дело — гроза в горах. Вернулись. Потом сами пошли, говорят: "Дорогу запомнили". Думаю, нашли.
За разговорами жаркое подоспело.
— Угощайтесь, — предложил Томас, и первый кусок достался коту.
Я потянулся к оптимизатору.
Билли:
— Не стоит.
— Тогда аппетит.
— Ой, как кушать хочется, — встрепенулась Люба.
И сам ощутил приступ голода — такой, что с удовольствием умял добрый кусок полусырого, сочащегося жиром и кровью мяса. Без хлеба, но с солью — крупной, серой, должно быть, из камня дроблёной.
Люба, ополоснув в ручье лицо и руки:
— Давно у вас завелись зелёные карлики?
Дядя Том:
— В прошлом году приметил, а кто из нас раньше завелся, не скажу — не знаю. Может, и они. Как увидел, говоришь? На перелёт утиный вечерком пошёл. Уж зорька гаснет — летят. Бахнул. Одна, вроде как, не камнем вниз, а бочком-бочком отбилась от стаи и приземлилась. Убил — не убил? Направление запомнил — думаю, потом посмотрю. Ещё посидел — перелёт закончился, и я поднялся. Пойду, думаю, гляну — всё равно по пути. Совсем темно стало — сапоги едва различаю, где тут утку узреть. Но иду, смотрю под ноги. Стоп! Что за дьявольщина! Вижу тень перед собой. Не сразу сообразил — свою. Вон колпак от зюйдвестки, вон ружьё за спиной. Луна что ль из-за горизонта выскочила — солнцу как бы ни ко времени. Поворачиваюсь — святая дева! — светящийся диск спускается с неба за гору. А от него прожектор по земле шарит — ну, и по мне пробежался. Вон там….
При этих словах охотник махнул рукой куда-то за спину, и мы с Любой дружно глянули в темноту.
Том Дэвидсон продолжил:
— Меня любопытство разбирает — что за чертовщина? Следующим днём собрался по-походному и на ту гору. А потом вниз. Там, на площадке в расщелине, и приметил этих головастиков. Две тарелки стояли борт к борту, а букарашки зелёные суетятся меж них. Это они мне сверху муравьями показались, а подобрался ближе, смотрю — нет, вроде бы люди, только заморенные: ручки тоненькие, ножки того и гляди подломятся. А сами таскают что-то из одной ракеты в другую. Корабли их космические больше на жаровни похожи, только без ручки. Тарелки, одним словом.
Дядюшка Том подкинул в костёр, затащил кота на колени, пригладил и продолжил:
— Домой вернулся, места не нахожу — хочется ещё раз на них взглянуть.
— Вы бы учёным сообщили, — подсказала Люба.
Старый негр хмыкнул и пальцем погрозил:
— Ты наговоришь! Что, мне тут одному плохо живётся? Нет-нет — никаких учёных. Ну, да ладно. Скоро опять за гору собрался. Жаровня одна стоит, второй след простыл, и головастиков не видать. Насмелился, подошёл — все следы осмотрел и сообразил: улетели черти. Ракетку бросили и улетели. Обошёл тарелку эту — скрутить нечего. Из деревца лесенку срубил, наверх забрался, та же картина — окон нет и отломить нечего.
— Так и стоит? — Люба с недоверием.
— Уж с годик как.
— И вы никому не слова?
— Если бы. В город за припасами выбрался, в салуне перебрал и растрепался.
— Кому?
— Разве помню? Только вдруг эта парочка заявилась. Нет, люди неплохие — целую коробку виски принесли. Угостили, а потом с вопросами, а потом с просьбами — проводи да покажи. То самое место…. Ну, и повёл — дальше знаете….
— Нам покажите? — спросила Люба. — Девочка — дочь моя.
Охотник покачал головой:
— Не шибко похожа. Скорее на него.
— Это муж мой.
— Да мне плевать! Выпивка у вас есть — что я зазря должен ноги бить?
— Мы принесём.
— Тогда покажу.
Я тронул Любу за локоть и мысленно:
— Брось пустую дискуссию. Идём спать — утро вечера мудренее.
Костёр потух, беседа угасла. Одинокий охотник устроил себе ложе под навесом, уступив нам хижину. Глянул на небо, покряхтел, поворочался и застегнул на руке оптимизатор — время эротических снов.
— Билли.
— Всё понял, Создатель.
Мы лежим с Любой в хижине на топчане. В прорехи убогой кровли подмигивают звёзды. В горах они ярче. Я ласкаю жену, но не от страсти, скорее по привычке. И она принимает их (ласки) в душевном спокойствии, думая о другом.