У неё тёмная юбка, достающая до земли, с нашитыми тремя полосками бархата, просторная блузка из узорчатого перкаля навыпуск, сердак, отороченный барашком, нитка кораллов на тонкой шее и сухое, как бы закопчённое лицо старой индеанки под кашемировым платком вокруг головы.
Она выглядит, как предмет интерьера кабинета для упражнений, отрезанного от мира пробковой изоляцией, с пианино и большим зеркалом во всю стену, полного шкафов, золочёных цветочных ваз, засушенных букетов за стеклом, разноязыких афиш, фотографий и других свидетельств победного шествия дивы по мировым театральным и оперным сценам.
— Пусть она остаётся, Веросик, будет жить со мной, — снова поднимаются веки старой птицы.
В доме три комнаты с гардеробом и ванной на втором, салон, вышеупомянутая комната репетиций, холл, купальня на первом этаже, а при кухне — помещение для прислуги, занимаемое пожилой госпожой. Входят туда прямо из сада. Одна комната с нишей. Главное место в ней занимает кровать под домотканым покрывалом, со стопкой подушек в белых наволочках с вязаными вставками. Крестьянская кровать, застланная перинами из приданого, которые старшая госпожа притащила из богом забытой келецкой{76} деревни под Париж, когда уже знаменитая и обустроенная дочь забрала её к себе.
До сего дня эта кровать является украшением и не имеет цены, потому что мать Веры хоть и разменяла восьмой десяток, но всё‑таки помнит, как пасла небольшое стадо гусей, как ощипывала их осенью и весной, выдергивала и собирала перо, и сколько птицы ей нужно было продать, чтобы купить материи для набивки. До сих пор трясётся над ними ещё и потому, что это последний и единственный осколок её молодости, её родного дома и её деревни в свентокшиских предгорьях{77}.
Она старая, мудрая и гордая. Родила соловья.
По вечерам она и её дочь беседуют на застеклённой веранде, густо увитой растениями. Привыкшие к одиночеству, они не помнят о моём существовании: сквозь приоткрытые оконные створки их голоса свободно доносятся до меня.
Старшая госпожа вообще мало спит и укладывается поздно. Вера, придя с выступления, сначала снимает в себе напряжение. Работает тяжело, её пожирает беспрестанная борьба за то, чтобы удержаться в числе первых, каждый раз оставляет на сцене часть своей жизни.
— Девчонка справляется как положено, — рапортует старшая госпожа. — Жакет смастерила из двух износившихся. Я специально новой материи не дала, чтобы увидеть, какая из неё швея, и у неё получилась довольно приличная «кофточка» — так она называет свои широкие блузки с длинными рукавами из узорчатого перкаля и сатина.
— Хорошо, если умеет шить, — зевает Вера, думая о чём‑то другом.
— Дай ей что-нибудь из своих старых тряпок, пусть тренируется, а то столько на одежду расходуешь.
Они обе экономные, мелочные и очень ценят вещи. Старшая госпожа охраняет имущество дочери и защищает её интересы, как когда‑то свой убогий надел и дом, крытый соломой, крытый лучше всех в ближайшей округе, о чём не перестаёт вспоминать до сих пор. Эта забота о нажитом наполняет её энергией и является, видимо, основным её источником поддержания сил, в таком преклонном‑то возрасте.
Сначала мои обязанности не определены.
— Мама сама ходит на базар за покупками, она бы не поняла, если бы я оплачивала доставку, — сообщает мне Вера. — И не признаёт автомобилей.
— Я тоже не умею водить.
— Тебе надо научиться, при парижских расстояниях это необходимо.
На близкий рынок мы выбираемся каждый день. Старшая госпожа снисходительно, как королева, принимает поклоны продавцов. Для неё это прогулка и общественная жизнь, и вкус успешности.
Мы погружаемся в суету.
Гомон, феерия красок и волны запахов. Салат французский, китайский, похожий на листья одуванчиков, belle dame — прекрасная дама, то есть серебристая лебеда, спаржа и самые разные стебли, корневища, клубни, которых я никогда в жизни не видела.
Фрукты из Франции и со всего мира. Яблоки из Нормандии и африканские ананасы с зелёным вихром, лоснящиеся авокадо рядом с сочными дынями. Греческие оливки прямо из бочки, налитые солнцем помидоры с Мальорки.
И дары моря. Пирамиды морских ежей, креветок, раковых шеек, ракушек из Лангедока, выращенных на морских мелководьях; розовые крабы, обложенные водорослями, лангусты как чудовища из ночного кошмара.