— Из чего они его делают, что получается такая гадость! — удивлялась Мама качеству мыла для народа и всегда добывала по нашим карточкам что-нибудь лучшее.
Средств гигиены у нас всегда было вдоволь. Клуб использовал дополнительные сверх регламентации фонды, предназначенные для интернатов и других учреждений, работающих с молодёжью. Но на наши потребности отводилась лишь ничтожная часть этих фондов.
— Пожертвовали шоколад, — собирала она нас в зале у шкафа с трофеями клуба. — Его много. У нас негде его хранить, да и зачем ему стариться. Я предлагаю часть продать, а на вырученные деньги купить вам колготки, согласны?
— Согласны! ...асны!! ...асны!!!
— Тогда подпишите вот здесь, здесь и здесь.
— Прислали муку, рис, кукурузные хлопья, порошковое молоко, натуральное молоко, кофе, чай, сахар, какао, консервы, сало, масло, стиральный порошок, пасту, соки цитрусовых. Обменяем, продадим, приобретём, отложим на лето, на тренировочную диету...
— Самоуправление просят ознакомиться с квартальным отчётом для Опекунского Совета. Прошу внимания, Синички!
Самоуправление — это я, Кукла и Кинга.
В соответствии с отработанным этикетом мы принимали из рук Мамы отчёт и минуту‑другую перелистывали машинописные страницы, потому что она любила, чтобы мы читали. И хотя всё происходило по неписаным законам и мы осознавали свою роль, нам всё же претил этот церемониал и наше позорное в нём участие.
— Замечаний нет, — говорила я или Кукла, или Кинга, и мы быстренько ставили свои закорючки на последней странице под заголовком: «Самоуправление группы».
— А также благодарим нашу любимую Маму, тренера и Опекунский Совет за... — предлагала я или Кинга, или Кукла.
— Если вы уже непременно хотите что‑то такое добавить, то меня упоминайте в конце, — скромно просила Мама.
Мы изменяли порядок, ставя в начало Опекунский Совет, и все волновались, а больше всех Кинга, доносчик, стукач и агент Урсына. Доносила от страха, у неё были худшие из нас всех результаты.
Я играла в этом спектакле не из боязни. Я не чувствовала непосредственной угрозы, хотя меня постоянно подтачивало скрытое где‑то в глубине беспокойство, но не оно было причиной моего поведения. Я принимала участие в этом представлении из чистого бескорыстного рвения, собачьей преданности, которая в той или иной степени была характерна для каждой из нас.
Я знала, во что здесь играют. Мои подруги тоже знали. Мы никогда не говорили об этом между собой. Мы не чувствовали себя ущемлёнными. Если бы какая-нибудь из нас получила хотя бы одну конфету, хотя бы один кусок мыла лучшего сорта, чем получили бы остальные, или оказалась бы незаслуженно похвалена, то могло бы дойти до драки или бунта. Ревниво оберегая равенство среди нас, мы совершенно не возмущались, что Урсын и Мама снимают сливки. Это казалось таким же естественным, как и то, что листья на деревьях появляются весной, а осенью опадают.
Урсын выбивал средства. Мама выдавала чудеса бухгалтерии и била рекорды предусмотрительности, чтобы за выделенные министерством юстиции и Клубом деньги, покупательная способность которых падала с каждым днём, выцарапать для нас лучшие куски. Пригодную к носке обувь, бельё и всё остальное.
Им платили за труд. Конечно же. Но прежде я тоже зависела от людей, которым государство платило за опеку надо мной, а они крали даже мою еду. Здесь же я никогда не ходила голодной, оборванной или неумытой, не страдала от холода. Наши опекуны принадлежали к опытным комбинаторам. Не какие‑то там шалавы, тунеядцы или алкоголики. У них была идея. Перевоспитание через спорт. Претворяя её в жизнь, они зорко блюли свои собственные интересы.
Неполные полтора года общения с ними приблизили окружающую меня действительность.
Когда я чалилась за решёткой, на воле взбунтовался народ, и хотя отзвуки этого возмущения заглушались стенами, что‑то всё‑таки проникало. Мне было ни холодно, ни жарко от проблем, вызвавших людской гнев и недовольство. Я была на ножах с обществом и всеми его институтами от правительства до детской площадки дошкольников.
Прежде, чем я вытянула свой судьбоносный жребий, буря своим крылом зацепила правление клуба «Крачка», опрокинула председателя и вынесла слишком крепко присосавшихся деятелей. Вот тут‑то местные власти вдруг с удивлением обнаружили фешенебельное бунгало, а при нём ещё несколько великолепных сооружений, постройка которых обошлась в несколько миллионов злотых, поистине с барским размахом разбросанных по десяткам гектаров земель, отнятых у местных крестьян и отданных в пользование только избранным.