Я упустила свой шанс! Не будет ни славы, ни пьедестала победителя, ни гимна, и напрасны были такие усилия и столько стараний. Ничего не удастся вернуть назад, как и выйти сухим из воды. Это не хухры‑мухры: вопреки запрету тренера я вышла из гостиницы и проиграла соревнования ещё до выхода на старт. Меня вышвырнут из интерната, отошлют за решётку.
— Урсын меня убьёт! — вырвалось у меня вслух.
— Кто такой Урсын? — допытывался Мишель. Позднее сказал, что в бреду я постоянно повторяла это имя.
— Мой тренер.
— Почему ты его боишься?
— Ты ещё спрашиваешь! Я провалила своё выступление, подвела многих людей, а хуже всего я сделала самой себе. Ты случайно не знаешь, кто победил?
Он знал. Он смотрел финальное выступление. Более того, помнил время самой быстрой. Немки из Шварцвальда. И подумать только, мои предыдущие результаты были лучше, чем у неё. Я поплакала с горя и от злости на свою незавидную судьбу, которая всегда сталкивает меня в яму.
— Не плачь, всё образуется, — утешал меня Мишель.
— Мне уже не подняться. Урсын меня уничтожит!
Отозвался молчавший во время нашего разговора Андрэ Констан, который до этого момента только внимательно слушал всё то, что ему переводил Мишель.
— Господин Констан интересуется, какие последствия влечёт за собой поражение на международных соревнованиях.
— Не знаю, но мне конец, — вне себя от страха перед неизбежностью наказания, я не обратила внимания на тональность странного вопроса; не пришло мне также в голову задуматься, не перечеркнула ли контузия мою спортивную карьеру раз навсегда.
— Зачем ты вышла из гостиницы?
— Посмотреть на Английский бульвар и на море.
— Одна, не зная ни города, ни языка, без паспорта и без денег?
Я молчала. Правды не могла сказать; даже если не считать личностных затруднений, она была бы слишком дурацкой.
Урсын упаковал нас в пансионат, не выдал ни документов, ни карманных денег, запретил выходить, а сам уселся в приёмной под попугаем и стрекотал по‑французски с владелицей, попивая охлаждённое вино. Не заметил только Куклы, за которой приехал деятель и забрал в ближайшую кафешку.
Деятель остановился с кадровым составом спортсменов в лучшей гостинице, с кондиционерами и баром в подвале, хотя тоже далеко от пляжа и главного места прогулок. В «Аделаиде» поселили только нас, сироток.
Девушки это понимали и было им досадно. Вроде бы и такие же самые спортсмены, как те, но худшей категории. Отсутствие ломаного гроша при себе и заключение в «Аделаиде» тоже не внушали никому оптимизма, но мне было всё равно, потому что я и так должна была ждать на месте. Меня немного беспокоило, как Мартин обойдёт тренера, чтобы не засветить меня.
Девушки, покорившиеся судьбе, мылись, накручивали локоны, делали маникюр, а потом лежали по комнатам и может быть даже испытывали потребность поваляться в постелях после стольких месяцев интенсивных нагрузок. На следующий день Урсын назначил бассейн и лёгкий тренинг.
— Осмотр достопримечательностей и покупка сувениров — после соревнований, — пообещал он. Тогда каждая из нас должна была получить карманные деньги. На осмотр Ниццы нам отводился один день, а отъезд с вечерним авиарейсом позволял сэкономить на оплате гостиницы.
Все наши помещения выходили в общий коридор. В десять часов Урсын закрыл и забрал с собой ключ от дверей этого коридора и пошёл к себе, его номер располагался этажом ниже. До этого времени Мартин не объявился, и теперь меня волновало, как он ко мне доберётся.
По правде говоря, Урсын был по‑своему прав. Он отвечал за нас, и, независимо от того, были ли его цели возвышенны или нет, он довёл нас до международного уровня и теперь заботился, как умел, чтобы мы не отчубучили чего-нибудь, что могло бы перечеркнуть ожидаемые успехи.
Правдой было и то, что за нами трудно было уследить, и я не дам волоса со своей головы против того, что и у остальных девушек не было на уме каких-нибудь комбинаций, однако я точно знаю одно: мы все кровь из носу рвались показаться на стадионе, в этом иностранном городе как из кино, чтобы все увидели, насколько мы хороши, а может быть даже и совершенны. Потому что строжайший отбор, если не считать Куклы, прошли только самые лучшие.
Нас пожирал стыд. Как же, ведь с одной стороны мы были вроде национальной сборной, но в то же время — неразумными дикарями, которых даже в иностранном пансионате не выпускают из‑под замка. Девушки притихли и юркнули под одеяла, чтобы переспать унижение.
Меня — и закрывать на ключ!