Ночь превратилась во что-то непонятное.
Вернувшись, мы сели за стол. Я вроде не особо был заинтересован до этого, но теперь всё смотрел, как она орёт песни во всё горло. Она делала это с закрытыми глазами и как-то странненько поводила руками, как будто кошку гладила. Что-то всё-таки цепляло. Она из себя не строила ничего. Морозила глупость – признавала это с улыбкой. Не утруждала себя поддерживать разговор, если ей это было не интересно. Могла просто сидеть и слушать.
Потом она увела сестёр на балкон покурить. Музыку убавили, чтоб соседей не драконить; с балкона доносилось их хихиканье. Вышел тоже покурить. Уж раз сорвался сегодня, что из себя невинность изображать. Надька с Валькой потихонечку утекли, многозначительно покивав. Сам не заметил, как обнял её. А то стоит в футболке, а на улице мороз, двадцаточка. С сигарет переключились на губы.
Лёг выдохнуть на Надькину кровать. Столичная рядом попросилась. Если бы только эта комната не проходная была…
***
На окнах ласточки можно было рисовать, но ей явно было не до этого.
– Можно узнать: а чего ты улыбаешься?
Чтобы задать этот вопрос, пришлось оторваться от неё. Голову потянуло назад, её пальцы на удивление были сильные и хваткие.
– Нравится целоваться, вот и улыбаюсь.
И смешок. Прикольная она. Запотевшие очки, какая-нибудь дурацкая шутка над собой, холодные ладони и замшево-пухлые губы – так начиналась каждая наша встреча последние несколько дней. Скоро ей улетать. Ещё первого, на кровати в Надькиной комнате, москвичка сказала, что ничего серьёзного между нами быть не может. Что её интересует только удовольствие, а всё остальное – мимо кассы. Она как будто бы знала, чего хотела. Но к чему тогда расспросы о моей жизни и недотерапия, возникающие посреди пышущего жаром почти что секса?
Она предупреждала: ничего серьёзного.
______________________________________________________________________________________
По набережной
60 (2021)
– Анна Ивановна? Добрый вечер, меня зовут Алексей; нотариус. Дело в том, что вам необходимо вступить в наследство. Роман Егорович, к сожалению…
Нотариальная контора недалеко: спуститься по улице в сторону речпорта.
Это был её Ромка. И чёртов ковид. В последнее время она плакала так много, что для этого повода слёз не осталось.
Она достала альбом школьных времён, сухой, как гербарий. Ежегодные фотографии класса, на которых непременно все были расчёсаны, накрахмалены и серьёзны. Чем дальше, тем красивее становилась она; тем ближе к ней пододвигался Ромка. Выпуск 78-ого года. Перед глазами, наслаиваясь на лица с фотографий, замелькали кадры киноленты – личный архив, который теперь пересказывался вслух всё реже. Вот они вдвоём: счастливые, улыбки в пол-лица, его рука, не вошедшая в кадр, лежит куда ниже, чем положено. Грушинский фестиваль: тряслись целой компанией на перекладных, Ромка нёс ответственность за гитару (пообещал ребятам) и её честь (пообещал её родителям). Он не очень-то справлялся: у гитары лопнули струны, а её честь была погублена ещё в мае на даче.
Она любила его, но он никогда её не жалел. Даже после смерти объявился в её уже давно успокоившейся жизни.
30 (1991)
Анна сидела в архиве ЗАГСа, тайно мечтая сверкать перламутровой помадой под люстрами зала бракосочетания. В реальности же радовалась тому, что имеет хоть это место, куда её пристроили по блату. Дома по окошкам – рассада, в кошельке – талоны на еду. Уже три месяца она училась называть родной город Самарой, а не Куйбышевым. За окном держался нестабильный ноль.
Когда увидела очередное заявление, поданное для оформления свидетельства о рождении, подумала сначала, что привиделось. Но нет: в графе «отец» те самые Ф. И. О., знакомые с первого класса. Она проглотила ком в горле и потянулась за сигаретами, совершенно забыв, что их теперь нет. Вот Ромочка и готов к детям. Перечитала ещё раз, закуталась в шаль. Ошибки быть не может, ибо в графе «мать» – данные одноклассницы Лидки, которую он в школе звал серой мышью.
А её, похваляясь перед друзьями, называл Анка-фонтанка: «Она у меня такая, фонтан эмоций!» И подмигивал со знанием дела. Она, не будь дурой, два года своей молодости ждала его из армии. Родители его отмазали от Афгана всеми правдами и неправдами. А уж писем сколько написала красивым почерком! Духами брызгала, дни в календаре вычёркивала. Дура и есть.