Сначала-то всё хорошо, мило и наивно. Как ещё может быть в шестнадцать? Они и раньше, наверное, любили друг друга, но признались лишь в девятом классе. Всё как в кино: рука в руке, щенячий взгляд, поцелуйчики. Потом как в кино для взрослых: с проворными пальцами, пустыми квартирами друзей, походами, палатками. Финал – самая настоящая драма, которая потрепала ей нервы. За это время на набережной поставили «Ладью».
Сын у них, надо же. Лидка и Ромка, в школе общавшиеся, только если ему надо было у неё списать, взяли и заделали сына. Анна горько усмехнулась: он, не дрогнув, послал её на аборт восемь лет назад. Не готов был к таким обязанностям. Ладно хоть предупредил сразу, урод. Пока она таскалась по врачам, закрутил с какой-то лаборанткой с кафедры и ушёл совсем. Она потом прыгала как стрекоза из басни, не всегда даже знала имя товарища, к которому заскакивала на огонёк. Болячку какую-то успела подхватить, снова больницы. Попытала судьбы в Ленинграде, у тётки, вернулась обратно. Мать пристроила в ЗАГС. Аня метила в красивые регистраторши, но туда больно не допускали, там блатнее были (хоть и не такие красивые, как она).
Куйбышев (Самара, в смысле) в её понимании был большой деревней, которой для коренного жителя является родной город. Но, что удивительно, она с Ромой никогда не виделась. Чего-то избегала сама: на вечера встречи выпускников не ходила и на дни рождения, если знала, что он там будет. Но и случайно они не сталкивались.
Молодая женщина промокнула слёзы, постаравшись не растереть синие тени. Ладно хоть женились Ромка и Лидка не здесь, а то бы её вообще разорвало.
Она встала, одёрнула кожаную мини – после того аборта могла позволить себе носить такую длину даже в холода – разворошила одуванчиковые перманентные завитки и отправилась добывать сигаретку у коллег.
16 (1977)
Мамочку и папочку эвакуировали в Куйбышев из Москвы, где они до войны служили в Большом. 5 марта 1942 года они впервые исполняли Ленинградскую симфонию Шостаковича в местном театре оперы и балета.
Война закончилась, а они решили остаться. Анечка стала их поздним счастьем, внезапно случившимся, когда оба уже разменяли пятый десяток. В жизни девочки было всё: наряды, куклы, постоянные гости. И, конечно, музыка. Пальцы порхали над клавишами бледными мотыльками каждый день. Но Анечка не знала, любила ли она музыку.
Поняла, что точно нет, когда Ромка подсунул ей в конце девятого класса записку с признанием и предложением дружбы. Вот тогда она почувствовала, что музыка – совсем не то. Фортепиано девочка не бросила, потому что очень любила мамочку с папочкой, которые нет-нет да и подкидывали ей теперь крамольные мысли о том, что думать надо в сторону «серьёзной» профессии.
Их с Ромкой постоянным пристанищем был центр: его семья жила там несколько поколений, а её родители перебрались на Молодогвардейскую вскоре после рождения дочки. Новые друзья, с которыми тогда знакомились как-то необыкновенно легко и везде, так и звали их – центровые.
Ромка и Анюта держались за руки всегда. Когда катались на трамваях; в мороз, в жару; наматывая километры после уроков, оставляя свои следы среди резных деревянных улочек, на льду катка, на глади Волги.
Любимым их местом была набережная. Такой будет их любовь: без конца и края, рука об руку, с красивыми закатами.
Родители доставали им билеты в театр Горького, напоминавший пряничную Москву. Не в сезон – летом – они почти ежедневно купались в Волге. Он учил её рыбачить. Её ситцевые платья своей простотой сводили Ромку с ума. Бывали у друзей на окраинах, где между кубиками новостроек пролегали огромные пустыри со штырьками зелёных деревьев. Но этот Куйбышев был совсем другой, не их.
Отметили 60-летие Октября. Пламенные галстуки, парадная форма. Официальные речи, неофициальные – поцелуи в опустевшей школьной раздевалке.
А впереди – любовь длиною в жизнь.
Автор приостановил выкладку новых эпизодов