– Но, – улыбаясь, запротестовал священник, – Москва – мертвый город, до него больше трехсот километров…
– Я прошел уже тысячи километров, – возразил Кухулин. – И в Москве есть метро. Я был в Самаре и во многих поселках, там до сих пор живут люди. Почему же ты думаешь, что они не могут обитать и в Москве?
– Но, святой Эрнесто, были ведь знаки…
– Я не святой Эрнесто! – Кухулин перешел на повышенные тона.
– Но, разве не чудо, – на лбу отца Арсения проступили капельки пота, – то, что вы прошли столько километров сквозь отравленные леса, сквозь мутантов? Разве не чудо, как вы шли по Муравьиному холму, не боясь умереть от не знающих пощады жал проклятых насекомых?
– Я, – Кухулин с силой ткнул себя кулаком в грудь, – мутант. Жертва экспериментов. У меня черная полоса вдоль спины, у людей такой нет. Я изменился, когда мне было тринадцать лет. Я не боюсь радиации и чувствую ее на расстоянии. И с мутантами я умею общаться: кем-то повелеваю на расстоянии, а кого-то просто отпугиваю… телепатически.
– Но… но как же… – на священника было жалко смотреть: слезы текли из опухших глаз, голос его растерял все бодрые нотки, а руки дрожали, – но… но… ведь… что же это…
Прикрыв трясущимися ладонями лицо, он опустился на колени и заплакал, приговаривая:
– Нет… не покидайте… пожалуйста… не покидайте нас… Свя… той… Эрне… рне… сто… – глухие рыдания душили его.
Леноре, видевшей всю эту сцену, стало вдруг безмерно жаль бедного человечка в рясе. Ей захотелось подбежать к плачущему священнику, прижать его к груди и колыбельным шепотом напеть слова утешения: «Ну что ты, что ты! Он пошутил. Он – Эрнесто, святой Эрнесто, который пришел спасти свой народ. И не будет больше болезней, и голода больше не будет. И сапоги угнетателей отныне не посмеют топтать ваши поля, и жестокие насильники больше никогда не войдут в спальни ваших сестер и дочерей, и страшные звери не выйдут из своих лесов, и будет мир, и будет свет, и будет покой во веки веков и до скончания времен. Не плачь, Арсений, не плачь…»
Кухулин, взглянул исподлобья на Ленору. Безусловно, кумир почуял ее сострадание. Еле заметно улыбнувшись, он коснулся плеча священника.
– Отец Арсений, – тихо произнес он, – я не святой Эрнесто. Но я помогу вам.
IV. Tu amor revolucionario…
Несмотря на поздний сентябрь, стояла жаркая погода. Кухулин, нервно поджав губы, изучал раны захлебывающегося в крови Валеры. Нет никаких сомнений – несовместимы с жизнью. Вот и еще один его товарищ скоро покинет этот дрянной мир. А сколько их погибло за время странствия? Но этот совсем еще мальчишка, конопатый глупый мальчишка. Моложе его были только Марк и Аврелий… и она…
Прищурившись, Кухулин посмотрел на Ленору. Та, отрывисто дыша, с ненавистью глядела в сторону автопарка. Там засели остатки армии Божественного Совета и там же среди своих подельников скрывался некогда могучий диктатор Десяти Деревень, великий вождь Новомирья, божественная инкарнация Одина – Аркадий Верхоянский. Автопарк – это все, чем теперь владел могучий правитель. Четыре месяца бескомпромиссной революционной войны закончились штурмом «Нового мира». И вот остался всего один рывок, одна атака, и победа станет окончательным торжеством справедливости. Его торжеством.
Валера вдруг конвульсивно дернулся, изо рта его вырвалась струйка темной крови, а угасающий взгляд был направлен на Ирму. Рыжеволосая женщина, пряча глаза, теребила в руках охотничий нож. Кухулин не умел читать мысли, но был способен «видеть» эмоции людей. Он прекрасно знал о тайной влюбленности юнца в зрелую женщину. И, разумеется, от него не укрылись заигрывания Ирмы с чувствами мальчонки, порой доходящие до бессердечного кокетства. Что ж… такова природа женщин…
– Ирма! – властный голос Кухулина не терпел возражений. – Попрощайся с ним!
Женщина вздрогнула, ее взгляд выражал мольбу не заставлять ее делать это. Но играющие на лице Кухулина желваки не оставили ей никаких шансов. Она подошла к умирающему, встала перед ним на колени и поцеловала. Спустя полминуты Валера умер, но чудилось, что глаза его в последние мгновения жизни лучились умиротворяющим светом счастья…
«Интересно, что бы на это сказал Олег?» – подумалось Кухулину. Но майор революции Олег Протасов сейчас подавлял, как любил иногда выражаться отец Арсений, «контрреволюционный мятеж», – в Бессоново. Двоюродный брат диктатора Сергей Верхоянский умудрился поднять восстание и захватить второй по важности населенный пункт Новомирья. Что ж… это лишь выпад загнанной в угол смертельно раненной крысы – и не более того…