– Как можно так говорить, Симон?! Я искренен… Учитель, рассуди нас… - обратился Петр к не участвующему в споре человеку в красивых одеждах.
– Что там? – задал вопрос Учитель, показывая в сторону города.
– Там Иерусалим, побивающий своих пророков, – ответил Петр, ожидая услышать новую поучительную притчу.
– Идет кто-то, - ответил Симон, ничего не ожидая.
– Да, нет же, - начал возражать Петр, - учитель имел в виду другое. Это ведь аллегория, иносказание… в самом деле, кто это там идет… целая толпа… что-то кричат, кого-то пинают… к нам направляются, скоро здесь будут…
Действительно, группа численностью в пятнадцать-двадцать человек минут через пять подошла к смоковнице. В середине сборища стояла, затравленно озираясь, красивая женщина в изодранных одеждах. Из толпы вперед выступил седеющий бородач с заплывшими от жира глазками.
– Равви, - начал он говорить с великим торжеством в голосе, - дозволь молвить рабам божьим слово, ибо мы долго искали тебя и вот нашли.
Учитель молча смотрел в землю, что-то вычерчивая в пыли, Петр поднял голову и вопросительно посмотрел на говорящего, а Симон подумал: «Ну и болван!».
Кто-то толкнул красивую женщину в рваных одеждах, и она, тихо всхлипнув, упала на грязную дорогу, проехав по ней на животе несколько метров.
– Блудница сия, – продолжил бородач, – сегодня взята была в прелюбодеянии.
Петр понимающе закивал, Симон мученически поднял глаза к небу, а Учитель что-то по-прежнему рисовал.
– И мы, о Равви, просим дозволения твоего судить блудницу сию по закону святого пророка иудейского Моисея и побить каменьями грешницу.
Учитель безмолвствовал, водя по земле пальцем. Бородач важно насупился, заложив руки за спину:
– Мы ждем ответа, Равви.
Учитель по-прежнему молчал. Симон продолжал смотреть в небо, а Петр – кивать.
– Да что говорить! – с истерическим криком из толпы выскочила дородная тетка с поблекшими волосами, безобразным черным родимым пятном на шее и кривым ртом на мясистом потном лице. – Шлюха она поганая! Шлюха! Смерть шлюхе!
Тетка заревела, подбежала к женщине в рваных одеждах и вцепилась ей в волосы.
Петр, переставший кивать, и Симон, отведший взгляд от неба, узнали ее. Это была бесноватая Сара, хозяйка хлебной лавки. Она, всегда чем-то недовольная, постоянно орала, вечно совала нос в чужие дела, ненавидела красивых женщин, опасалась умных мужчин и запугала до полусмерти своего муженька-слюнтяя – недоумка и подкаблучника.
– Смерть шлюхе! – кричала бесноватая Сара, разбрызгивая слюни во все стороны.
– Давид, - с достоинством промолвил бородач, – отврати жену свою, дабы не прикасалась она к исчадию грязи и мерзости.
Из толпы вышел, испугано поглядывая то на Учителя, то на бородача, то на свою супругу, сутулый мужичок. Он робко подкрался к бушующей тетке и осторожно дотронулся до ее плеча:
– Сара, оставь… Отойдем от нее, Сара…
Бесноватая Сара развернулась всем своим грузным телом и уставилась безумным, осатаневшим взглядом на мужа:
– Уйди, Давид! Уйди от греха! – лицо мужичка покрылось капельками брызг.
Повернувшись обратно, бесноватая Сара с удвоенной яростью накинулась на бедную женщину.
Мужичок растерянно, как бы извиняясь за собственную несостоятельность, умоляюще посмотрел на бородача. Тот, безнадежно вздохнув – все всегда приходится делать самому, – потер руки и в конце концов решившись, четкими шагами направился к неистово визжащей бабе. Схватив одной рукой теткино запястье, а другой шею, он потащил ее от притихшей жертвы. Бесноватая Сара пыталась вырваться из крепкого объятия бородача, брыкаясь всеми четырьмя конечностями, но безрезультатно.
– Сара! Сара! – громогласно произнес он. – Умерь гнев праведный свой, ибо не уйдет блудница сия от кары небесной, да будет она судима законом… Сара, успокоишься ты или нет! Слушай голос разума своего!
Бородач сильнее сжал шею истошно верещащей бесноватой Сары, и та, видимо, все-таки решила прислушаться к голосу разума своего, так как резко замолчала, опустила руки и побледнела, оставив открытым свой кривой рот с гнилыми зубами.
– Заберите сию праведную жену, – бородач передал полузадушенную Сару двум мужчинам.
Симон со злым любопытством наблюдал за всем происходящим. И чем больше он вслушивался во все эти тупые напыщенные вопли, во все эти отвратительные визги, тем сильнее душило его странное, испепеляющее нутро чувство. Он знал, что ему надо противостоять, и он старался подавить его, старался изо всех сил…
Петр предполагал, что же скажет Учитель, и что сказал бы он сам в такой ситуации…
А Человек в дорогих одеждах продолжал рисовать…