…и мальчик успел. Наверное, вот уже целую вечность он лежал на сухой, истрескавшейся, окаменевшей земле и никак не мог отдышаться. Икры ног его будто превратились в тугие, абсолютно непружинящие комки резины, а глаза заливали многочисленные струи едкого пота.
Мальчик провалился в забытье, и на миг опять оказался посреди невероятно зеленой травы, и нежно-голубое сияние ласкало его взгляд, и фигура отца виднелась вдали, и она к нему приближалась, и мальчик заливался смехом, и эхо разносило его радость по небесному полю, пропитанному мягким светом.
А потом он очнулся – увидел клубящиеся столбы пыли на горизонте. Повсюду стоял гулкий, растянувшийся от края до края, несмолкаемый рокот моторов. Это шли беспилотные танки. Их было много. Очень много. А дронов сопровождения было еще больше. Странного вида стрекозы перемигивались пронзительно яркими огоньками, сканировали лучами землю, залетали немного вперед, возвращались и кружили над бронированными махинами, которые действительно напоминали злых трансформеров – десептиконов, так они назывались в мультфильмах.
Мальчик поднялся в полный рост вытянул руки вперед, как герой аниме, о котором ему напомнила мама, и сказал:
– Танки, замрите!
У героя аниме из ладоней вылетали волшебные вихри, но с мальчиком ничего подобного не случилось, не было молний с перекатами грома и не заиграла бравурная музыка, предвещающая счастливый конец очередной серии, и танки не остановились, но, гремя броней, так же мчались навстречу.
Тогда мальчик прочитал вслух заклинание из сгоревшей книги, вновь поднял руки и прокричал:
– Трансформеры, замрите!
И снова ничего не произошло, и танки по-прежнему ехали, и дроны плевались лучами, и клубилась пыль.
«Вдруг я неправильно выучил заклинание?» – испуганно подумал мальчик, закрыл глаза и принялся произносить текст по слогам, тщательно и без запинки. А потом он вскинул руки и прокричал:
– Трансформеры! Именем четырех стихий, замрите!
Мальчик открыл глаза – и все осталось без изменений. Танки были уже совсем близко, и дроны, точно жуткие демоны нечеловеческой формы, порхали над ними и испускали лучи ярости, и, издеваясь и насмехаясь, злобно перемигивались своими оранжевыми глазищами, а шелест сотен лопастей, будто нашептывал:
«Беги, дурачок, беги! Мы сожрем тебя! Тебя и твою маму! Мы изжарим вас, как и весь город! Беги, дурачок, беги!»
– Я не убегу, – с надрывом произнес мальчик, – мама не может бежать!
Ему захотелось заплакать, но он сдержался, поскольку демоны, как и ведьмы, чувствуют страх и тут же подхватят его и съедят прямо в воздухе.
И тогда мальчик решился на крайнюю меру, он не желал этого делать, потому что в таком случае не сможет посадить семена, и уже никогда не вырастет высокое-превысокое дерево, по которому можно будет забраться на небо к папе… а как же хотелось это сделать, как хотелось…
Но позади была мама с покалеченной ногой, и она была еще не на небесах, и ее нужно было спасти, защитить от страшных летающих демонов-стрекоз и злых рычащих трансформеров.
Мальчик громко произнес заклинание, вытащил бутылочку из кармана, открутил крышечку, высыпал все до последнего семечка на ладошку, сжал кулачок и прокричал:
– Десептик-о-о-о-ны! Именем четырех стихий и именем зерен веры, заклинаю вас остановиться! За-амр-и-и-и-те!
И мальчик со всей силы швырнул зерна в сторону неуклонно надвигающейся, оглушительно грохочущей и пышущей адским жаром стальной армады.
А в двухстах километрах от города, в штабе управления, за головным пультом сидел сам генерал. Он принял решение лично координировать наступление на вражеские позиции, и на то имелись веские основания.
На нем были надеты очки виртуальной реальности, и десятки экранчиков с камер дронов и танков стройными и аккуратными рядами сменялись перед его взором.
И на периферии зрения располагалось 3-D фото, вырезанное из новостного блога двухнедельной давности. Генерал изредка косился на него и преисполнялся праведным гневом, и убеждал себя, что поступает верно.
На 3-D фото была больничная кровать, на ней под капельницей лежал кучерявый мальчик с ампутированной до локтевого сустава правой рукой. Глаза ребенка, большущие и черные, полные боли и страха, уставились в одну точку. Огромный кроваво-розовый шрам разделял лоб мальчика на две неравные части. Это был его сын.