Отдышка прерывает пламенную речь. Старик – нет, не старик, а вся хижина – задыхается, принцу тоже не хватает воздуха. По неровным стенам перламутровые тени то судорожно крадутся, настороженно оглядываясь, то испуганно замирают, будто готовясь к затяжному, решающему прыжку, то пускаются в неистовый пляс, допрыгивая до ветхого, но кажущегося незыблемым, дырявого потолка. Увлеченный разговором, наследник не заметил, когда отшельник успел зажечь приятно попахивающее вещество, лежащее в золотой урне. Огонь отчаянно рвется вверх, гулко стреляя и разбрасывая фиолетовые искры, потом вдруг резко потухает, притворившись мертвым, а затем снова воскресает и с прежней злостью стреляет ввысь; и так много, много раз…
– Я дам тебе две каменные таблицы, – темнота расступается, рассасывается, и из-за грани непостижимой чернеющей тайны выплывает преображенный старец – красочное, переливающееся миллионами оттенков видение из чьих-то безумных грез. Он засовывает руки в урну, в пылающий столб, и достает оттуда таинственный предмет, завернутый в просмоленную ткань.
– Это завет между тобой и… – отшельник указывает на ветхий потолок, – и Им. Это скрижали воина тьмы. И если будешь строго следовать тому, что написано здесь, благословен будешь во веки, потому что тебе и потомству твоему предадутся все земли, умножу потомство твое, как звезды небесные, благословятся в семени твоем все народы земные. И дадут вам власть попирать твердь земную, превращая в прах живое, ложь в истину и грех в святость.
Прокаженный подходит к юноше и вручает ему сверток.
– Разверни его.
Принц делает так, как велит старик. Перед взором наследника две каменные таблицы. На них начерчены непонятные знаки.
– Но как я пойму, что здесь написано? – скрижали приятно жгут руки юноши.
– Это всего лишь символы. Выжги их в своем сердце, пройди сквозь туман неведения, всмотрись внимательно в собственное отражение, и душа твоя станет закрытой, понятной только тебе одному книгой – книгой воина тьмы, – старик отворачивается и направляется к золотому жертвеннику.
Огонь в урне полыхает уже не так исступленно и непостоянно, как всего лишь несколько минут назад. Он размеренно пускает жирный, теперь с отвратительным запахом дымок. У юноши рябит в глазах.
– Недавно меня до полусмерти избил один толстомясый лавочник, – голос отшельника вместе с непрозрачной пеленой наполняет помещение. – Он изрыгал самые непристойные слова, каждый член его тела выплескивал ненависть, он побелел от гнева, а я все смеялся. Он же от этого бесился еще сильней, пока не обессилил, не опустошился… через час он умер в страшных муках, думаю, от разрыва сердца…
Из урны валит непроницаемая дымовая лавина. Наследник только колоссальным усилием воли заставляет себя остаться внутри хижины.
– Важно не только повелевать умами людей в течение жизни, но просто необходимо, чтобы даже в последний миг своего жалкого существования человек оставался на той стезе, которую ты ему уготовил, чтобы не вспыхнула крамольная мысль, чтобы не зарделось спасительное чувство, – кто-то продолжает говорить, но принцу кажется, что с ним разговаривает не старик, а кто-то другой. – Иди, читай скрижали! Погибни и воскресни!
Юноша выскакивает из хибары в холодный туман. Он напарывается на чьи-то руки.
– С вами все в порядке, Ваше Высочество? – это один из телохранителей.