И рейхан, и вин кувшины, и гора сластей, Чтоб суфра благоухала амброй для гостей.
Все хозяин изготовил. И остался там Ожидать, когда на ловлю выедет Бахрам.
В дни ближайшие делами утомленный шах Поохотиться, порыскать захотел в горах.
Но пред тем как он в ущельях дичи настрелял, Дичи собственной добычей сам нежданно стал.
Поутру он меж холмами ехал налегке И увидел зелень, воды, замок вдалеке.
Густолиственный тенистый он увидел сад, Словно край обетованный мира и услад.
На ветру листва играет, утешая взгляд.Шах воскликнул: «Чье все это? Кто же так богат?»
Чуть селения властитель это услыхал, — Он у стремени Бахрама в этот миг стоял,—
На колени пал и землю он облобызал.«Ласковый к рабам владыка! — шаху он сказал, —
Здесь моя земля. Тобою мне она дана. Пала капля из фиала твоего вина
В дом раба, и благом стала для него она. Коль тебе пришлись по сердцу тень и тишина
Моего угла простого — тем возвышен я!Ты с простыми — прост. Природа счастлива твоя.
Я молю: войди в калитку сада моего! Старому слуге не надо больше ничего.
От твоих щедрот великих раб твой стал богат. И построил здесь я замок с башней до Плеяд.
Башня свежими садами вся окружена. Если шах на башне выпьет моего вина.
Звезды прах у входа в башню будут целовать, Ветер амброй вдоль покоев будет провевать.
Муха принесет мне меду, буйвол — молока!» Понял шах: чистосердечны речи старика.
«Быть по-твоему! — сказал он. — Нынче же придуОтдохнуть после охоты у тебя в саду».
И Бахрам со свитой дальше в поле ускакал. Приказал хозяин слугам чистить медь зеркал.
Все проверил, был порядок всюду наведен. Словно рай, коврами кровлю изукрасил он;
Из диковинок индийских — лучшие достал, Из китайских и румийских — лучшие достал,
И — ковер к ковру — на землю прямо разостлал, Как песок по ним рассыпал адамант и лал.
Вот, ловитвой насладившись, подскакал Бахрам, И скакун хутгальский шаха прыгал по коврам.
Шах на верхнюю ступеньку лестницы встает.Видит — купола над башней несказанный взлет,
Свод высок, — от Хаварнака он свой род ведет, Пышностью он попирает звездный небосвод.
А суфра благоухает розовой водой, Амброй, винами и манит сладостной едой.
И когда Бахрам свой голод сладко утолил, Начал пир и вкруговую винный ковш пустил.
А когда он пить окончил гроздий алый сок, Капельки росы покрыли лба его цветок,
Молвил он: «О, как радушен ты, хозяин мой! Чудно здесь! Твой дом обилен, как ничей иной.
И настолько эта башня дивно высока, Что арканом ей обвили шею облака.
Но на шестьдесят ступеней этой высотыВ шестьдесят годов — как станешь подыматься ты?»
Тот ответил: «Шах да будет вечен! И при нем Кравчим гурия да будет, а Замзам — вином!
Я мужчина, я привычен к горной крутизне, И по лестнице не диво подыматься мне.
А вот есть красавица — обликом луна, Словно горностай султана, словно шелк, нежна:
Но она быка, который двух быков грузнее, Каждый день на башню вносит на девичьей шее,
Шестьдесят ступеней может с ношею пройти И ни разу не присядет дух перевести.
Этот бык — не бык, а диво; то не бык, а слон,Жира своего громаду еле тащит он;
В мире из мужчин сильнейших нет ни одного, Кто бы мог хоть на полпяди приподнять его;
Но быка того на плечи женщина беретИ на кровлю башни вносит — под высокий свод».
Шах Бахрам от удивленья палец прикусил.«Где ты взял такое диво? — старца он спросил.—Это ложь! А если правда — это колдовство! И покуда не увижу чуда твоего,
Не поверю я!» И тут же привести велел Эту женщину; мгновенья ждать не захотел
Вниз по лестнице хозяин быстро побежал,Женщине, быка косящей, все пересказал.
Сребротелая все раньше знала и ждала, И она готова с шахом встретиться была;
Одеяньями Китая стан свой облекла,И своих нарциссов томность розам придала,
Обольщения сурьмою очи подвела, Тайных чар огнями взоры томные зажгла.
Плечи, как венцом, одела амброю кудрей; Локоны черны, как негры, на щеках у ней,
Родинка у ней индуса темного темней, — Рвутся в бой индус и негры — воинов грозней.
Маковка в венце жемчужин южной глубины, Покрывало словно Млечный Путь вокруг луны.
А в ушах они рубинов и камней зеленых Превратили в буйный рынок, скопище влюбленных,
Применила семь она снадобий сполна И как двухнедельная поднялась луна.
Вот она к быку походкой легкой подошла, Голову склонив, на шею чудище взяла,
Подняла! Ты видишь — блещет самоцвет такой Под быком! При этом блеске, словно бык морской,
Он бы мог на дне пучины по ночам пастисьИ — ступенька за ступенькой — побежала ввысь
Женщина и вмиг на кровлю круглую вбежала, У подножия престола шахского предстала
И, смеясь, с быком на шее перед ним стояла. Шах вскочил, от изумленья ничего сначала
Не поняв. Воскликнул: «Это — наважденье сна!» С шеи на пол опустила тут быка Фитна,
И, лукаво подмигнувши, молвила она: «Кто снести способен наземь то, что я одна
Вверх благодаря чудесной силе подняла?» Шах Бахрам ответил: «Это сделать ты могла
Потому, что обучалась долгие года,А когда привыкла, стала делать без труда;
Шею приноравливала к грузу день за днем. Тут — лишь выучка одна, сила — ни при чем!»
А рабыня поклонилась шаху до земли И сказала: «Терпеливо истине внемли!
Ты за долг великой платой должен мне воздать. Дичь без выучки убита? А быка поднять —
Выучка нужна? Вот — подвиг совершила я! В нем не сила, в нем видна лишь выучка моя?
Что же ты, когда онагра подстрелить умел, Ты о выучке и слова слышать не хотел?»
Милую по тем упрекам вмиг Бахрам узнал; В нетерпенье покрывало он с луны сорвал,
Ливнем слез ланиты милой жарко оросил. Обнимал ее, рыдая, и простить просил.
Выгнал прочь и злых и добрых, двери притворил, Молвил: «Хоть тебе темницей этот замок был,
Я, послав тебя на гибель, убивал себя. Ты цела, — а я разлукой истерзал себя».
Села дева перед шахом, как сидела встарьИ сказала: «О смиривший смуту государь!
О разлукою убивший бедную Фитну! О свиданьем ожививший бедную Фитну!
Пыл моей любви меня же чуть не задушил. Шах когда с копытом ухо у онагра сшил
Не пернатою стрелою — шариком свинца, Небеса поцеловали руку у стрельца.
Я же, если в сдержанности доброй пребыла, От любимого дурное око отвела;
А всему, что столь прекрасно кажется для нас, Нанести ущерб великий может вредный глаз.
Я ль виновна, что небесный прилетел драконИ любовь затмил враждебным подозреньем он?»
Взяли за сердца Бахрама милые слова,Он воскликнул: «О, как верно! О, как ты права!
Был бы этот перл навеки камнем раздроблен, Если б он слугою честным не был сбережен».
И призвавши полководца, наградил его, И рукой, как ожерельем, шах обвил его.
Как никто теперь не дарит из земных царей, Одарил его и отдал целый город Рей.
Ехал шах домой, весною реял над страной, Сахар на пиру рассыпал. В брак вступил с Луной.
И пока не завершили долгий круг года,В наслажденье, в ласке с нею пребывал всегда.
Бахрам женится на дочерях падишахов семи стран
Всей душою в наслажденья погрузился шах, Ибо он устал в походных пребывать трудах.
Судьбы подданных устроил сам сперва Бахрам, А уж после приступил он и к своим делам.
Он попрал врагов Ирана твердою пятойИ предался неге мира с чистою душой.
И пристрастие былое стал он вспоминать,Что в трудах — за недосугом — начал забывать.
Как Аржанг, семи блиставший мира поясам,— Хаварнак и семь портретов вспоминал Бахрам.
И в душе БахрамаТура разгорелась вновь К этим гуриеподобным девушкам любовь.
Семь волшебных эликсиров в мире он открыл И семью огнями пламя страсти погасил.
Первая была — царевна Кесза дворца, Но у ней в живых в ту пору не было отца.
Он засватал перл бесценный рода своего И за тысячи сокровищ получил его.
А потом к хакану Чина он послал гонцовИ письмо с угрозой, скрытой средь любезных слов.
Дочь просил он у хакана и казну с венцом И вдобавок дань двойную на году седьмом.
Отдал дочь хакан Бахраму и послал дары: Груз динаров и сокровищ, чаши и ковры.
Вслед за тем Бахрам кайсару вдруг нанес удар, — Вторгся с войском в Рум. Немалый там зажег пожар.
Спорить с ним не стал объятый ужасом кайсар, Выдал дочь свою и с нею дал богатый дар.
И людей в Магриб к султану шах послал потом С чистым золотом в подарок, с троном и венцом.
Что ж! Магрибскую царевну получил Бахрам. Посмотри, как в той женитьбе ловок был Бахрам.
А когда был кипарис им стройный увезен, В край индийский за невестой устремился он.
Разумом раджу индусов так пленил Бахрам, Что и дочь индийца в жены получил Бахрам.
И когда в Хорезм направил шах Бахрам посла, Хорезм-шаха дочь женою в дом к нему вошла.
Он царя, саклабов даром дорогим почтил,Дочь его — алмаз чистейший — в жены попросил.
Так вот — от семи иклимов — у семи царей Взял он в жены семь прекрасных перлов-дочерей;
И привез к себе, и с ними в счастье утопал, Юности и наслажденью полностью воздал.
Зимние пиры Бахрама и построение семи дворцов
В некий день, едва лишь солнце на небо взошло, Небосвод в сребристом блеске обнажил чело.
Радостен и лучезарен, ярко озарен.Был тот день. Да не затмится он в чреде времен!
В это утре шах собранье мудрецов созвал. Как лицо прекрасной девы, дом его блистал.
Не в саду садились гости, а входили в дом,Ибо день тот был отрадный первым зимним днем.
Все убранство в дом из сада унесли.И сад Опустел, погасло пламя множества лампад.
Смолкли соловьи на голых, мокрых деревах.Крик ворон: «Держите вора!» — слышится в садах.
От индийца родом ворон, говорят, идет — Диво ль, что индиец вором стал и сам крадет.
Вместо соловьев вороны царствуют в садах, Вместо роз шипы остались на нагих кустах.
Ветер утренний — художник, что снует везде,Он серебряные звенья пишет на воде.
Холод у огня похитил мощь, — и посмотри: Из воды мечи кует он под лучом зари.
И с копьем блестящим вьюга всадником летит, Над затихшей речкой острым снегом шелестит.
Молоко в кувшинах мерзнет, превращаясь в сыр. Стынет в жилах кровь живая, воздух мглист и сыр.
Горы в горностай оделись, долы — в белый пух, Небосвод в косматой шубе дремлет, хмур и глух.
Хищник зябкий травоядных стал тропу следить, Чтоб содрать с барана шкуру, чтобы шубу сшить.
Голова растений сонно на землю легла, Сила их произрастанья в глубь земли ушла.
Мир-алхимик на деревьях лист позолотил И рубин огня живого в сердце камня скрыл.
В благовонья тот алхимик розы превратил И в кувшине под печатью крепкой заключил.
Словно ртуть, вода густая стынет на ветру И серебряной пластиной скрыта поутру.
Теплый шахский дом, блистая стеклами окон, Совмещал зимою свойства четырех времен.
Золотым углем жаровен и живым огнем Леденящий зимний воздух нагревался в нем.
А плоды и вина сладко усыпляли мозг, Дух и сердце умягчали, словно мягкий воск.
На углях горел алоэ, жарко тлел сандал; Как индийцы на молитве, дым вокруг вставал.
Для поклонников Зардушта рдел живой огонь, Был источником веселья золотой огонь.
В устье каменном, в жаровнях ярко рдел огонь, Словно шелк золотоцветный, пламенел огонь.
Пламя — ягода грудная — угли разожгло, Киноварью сердцевину угля налило.
Яблоком без сердцевины красный уголь рдел, В сердцевине он гранатом спелым пламенел.
Россыпью он тлел янтарной, окроплен смолой, Жарко искрился, подернут пеплом и золой.
Чернотою раскаленной пламенел сандал,Как тюльпаны в косах гурий, кровенел сандал.
Тюрком — но румийской крови — яркий был огонь,Чтил народ наш от Зардушта и любил огонь.
Пламя жизни — свет Юнуса, купина Мусы.Сад чудесный Ибрагима, пиршество Исы.
Черным мускусом ложились грани на углях, Словно пятна на старинных медных зеркалах.
И пылал огонь рубином в тусклой черноте; Скажешь: так рубин в пещерной блещет темноте.
Пламя обостряло зренье, словно самоцвет, Открывая взгляду желтый, красный, синий цвет.
Был живой огонь невесты юной веселей,В блеске искр и в ожерелье мускусных углей.,
В золоте, в дыму алоэ брачный был чертог Пиршественный, как гранатный розовел цветок.
Ярко убран был шелками пировой покой, Куропатка с перепелкой в нем — рука с рукой —
Над огнем вертелись. Вместе с ними, чередой, Оперенье сняв, кружился вяхирь молодой.
Желтый пламень дров горящих, дымом окружен, Кладом золотым казался, дым на нем — дракон.
Адом был огонь и раем. В суть огня вникай:Ад он — жаром пепелящим, ярким светом — рай.
Обитателям кумирен он — горящий ад.Сад он райский для прошедших узкий мост — Сират.
Древний Зенд Зардушта гимны пламени поет, Маг, как мотылек крылатый, вкруг огня снует.
Лед сверкающий водою делается в нем; Жалко мне! Зачем назвали мы огонь — огнем?
Над дворцом, как кипарисы, кровли поднялись; Вина, словно кровь фазана, красные лились.
Цвета перьев голубиных, рея, облакаС неба вяхирей бросали вниз для шашлыка.
Старое вино в кувшине глиняном тогда Было влажно, словно пламя, сухо, как вода.
И слепцы в ту пору пили — полглотка хотя б, И хребтовый из онагра жарили кебаб.