То лето пролетело туманом, в котором я была совсем другой девочкой — без карты, без расписания, без пункта назначения.
«Эта квартира волшебная», раздался в памяти голос тёти.
Но это было неправдой. Не могло быть правдой.
— Я… я должна идти, — пробормотала я, хватая сумку у дивана. — Когда вернусь, чтобы тебя тут не было. Иначе… иначе.
И я убежала.
5
Совместное владение
Я вышла из лифта, хватая ртом воздух, снова и снова, пытаясь ослабить сдавившую грудь. Попыталась успокоиться. Дыши.
Я в порядке, я в порядке…
Я в порядке…
— Клементина! Доброе утро! — поприветствовал меня Эрл, приподнимая кепку. — Сегодня немного моросит… Что-то случилось?
Да, хотелось сказать мне. В моей квартире посторонний.
— Просто решила немного прогуляться, — быстро ответила я, изобразив улыбку, которая, надеюсь, говорила, что всё в порядке, и поспешила выйти в серое утро. Было душно, влажность липла ко мне, словно вторая кожа, а город для половины десятого утра гремел слишком громко.
Я заснула в одежде со вчерашнего дня — осознание пришло внезапно. Поправила блузку, завязала волосы в крошечный хвост и надеялась, что тушь под глазами не растеклась слишком сильно. Даже если и так, в этом городе наверняка найдутся люди, выглядящие хуже.
Город, который никогда не спит.
Почему я не сказала Эрлу про мужчину в своей квартире? Он мог бы подняться и выгнать его…
Потому что ты веришь в эту историю.
Моя тётя умела рассказывать истории, и одна из них крепко засела у меня в голове.
У её квартиры были свои странности: голуби на кондиционере не улетали, поколение за поколением; седьмая дощечка в гостиной скрипела без всякой причины; и ни в коем случае нельзя было включать кран и душ одновременно.
— И, — сказала она однажды с важностью, тем летом, когда мне исполнилось восемь, и я думала, что знаю, в чём магия этой квартиры, но ошибалась, — она изменяет время, когда меньше всего этого ждёшь.
Как страницы книги, связывая пролог со счастливым финалом, эпилог с трагическим началом, два центра, две кульминации, две истории, которые никогда не встретились бы в реальном мире.
— В один момент ты находишься в настоящем, в коридоре… — она указала на входную дверь, будто повторяя уже пройденный путь, прокладывая его по карте своей памяти, — …а в следующий — открываешь дверь и скользишь во время, в прошлое. Семь лет назад. — Затем, тише: — Всегда на семь лет.
В первый раз, когда она рассказала мне эту историю, сидя в своём кресле цвета яйца малиновки, с сигаретой Мальборо в руке, она поведала только хорошее. Мне было восемь, впереди было целое лето с тётей.
— Лет двадцать назад, задолго до твоего рождения, лето было знойным, и на город надвигалась гроза. Небо разрывали молнии…
Моя тётя умела рассказывать. Всё, что она говорила, хотелось верить, даже когда я уже начинала понимать, что Санта-Клауса не существует.
По её словам, она только что купила эту квартиру, и моя мама помогала ей переезжать. Коробки с вещами были сложены вдоль стен, на боках аккуратным, размашистым почерком обозначено содержимое: «кухня», «спальня», «музыка».
Она только что завершила карьеру в The Heart Mattered, бродвейском шоу, где играла главную роль. Ей было двадцать семь, и все удивлялись, почему она больше не хочет выходить на сцену.
Квартира была пустой. Как комната без книг. Риэлтору удалось достать её по дешёвке — продавец спешил избавиться от неё, но тётя не из тех, кто упустит выгодную сделку. Она пошла за продуктами (и вином) — не собиралась встречать первую ночь в новом доме, спать на надувном матрасе без хотя бы кусочка бри и бокала мерло.
Но когда она вернулась, что-то было не так.
В гостиной не оказалось коробок. И квартира была обставлена.
Повсюду стояли цветы, на стенах висели пластинки старых групп, под окнами громоздился огромный проигрыватель.
Она решила, что просто перепутала дверь, и развернулась, чтобы уйти…
Но нет. Это была В4.
Она вернулась внутрь, и вся мебель была на месте.
Как и странная молодая женщина, сидевшая на подоконнике с открытым окном, впуская редкий ветерок, способный хоть немного смягчить нестерпимую летнюю жару Нью-Йорка. Влажность висела в воздухе, тяжёлая, липкая, а в небе не было и следа той грозы, которая ещё мгновение назад должна была обрушиться на город.
Её длинные бежевые шорты были на размер больше, чем нужно, а майка настолько пёстрая, что её место было где-то в выпуске Jazzercise. Светлые волосы собраны в хвост ярко-синей резинкой, а в руках — крошки хлеба, которыми она кормила двух голубей, негромко что-то напевая им. Когда же она заметила мою тётю, то быстро затушила сигарету в хрустальной пепельнице и приподняла густые брови.