— В Центральном парке и правда можно взять напрокат лодку? — спросил он, натягивая обувь, а я влезла в свои балетки.
Его пальцы крепко сжали меня за запястье от волнения. Я мягко переплела их со своими.
Вот так гораздо лучше.
Он улыбнулся, ведя меня к двери, глаза сияли от предвкушения.
— Мы побываем везде. Найдём самую жирную пиццу в Нью-Йорке. Мы…
И в тот момент, когда он открыл дверь, он исчез.
Осталось только тепло его пальцев, сплетённых с моими, и оно тоже растворилось.
И я стояла в темной квартире своей тёти, в настоящем, и смотрела на свою пустую руку.
31
Письма к умершим
После того как я попыталась вернуться четыре, нет, пять раз, я, наконец, сдалась и поняла, что сегодня квартира не собирается отправлять меня обратно к нему. Смирившись с этим, я решила заняться делами. Заперла дверь, сунула ключи в сумку и вышла из дома. Мне не хотелось оставаться здесь сейчас, когда ощущение руки Айвана в моей ладони всё ещё не исчезло.
На стойке администратора Эрл закрыл свою книгу Джеймса Паттерсона и помахал мне рукой.
— О, привет, Клементина! Лето, конечно, умеет устраивать грозы в одно мгновение, да? — сказал он, когда я подошла к вращающейся двери и посмотрела на унылый серый дождь.
Я была рада, что не выгляжу так, будто с жуткого похмелья, хотя чувствовала это каждой косточкой в теле.
— Знаешь, я помню, как ты и твоя тётя выбегали из лифта и мчались во двор, а потом возвращались промокшие до нитки, — он покачал головой. — Удивительно, что вы там себе смерть не заработали.
— Она всегда говорила, что танцы под дождём продлевают жизнь, — ответила я, хотя это было глупо и абсолютно неправда. Но сама мысль об этом мне нравилась, даже если она была ложной.
— Надо будет попробовать, — рассмеялся он. — Может, так и до вечности доживу!
— Может быть, — не стала спорить я и прислонилась к стойке, решив переждать ливень.
Как только дождь начинал стучать по окнам, где бы мы с тётей ни были — дома или в какой-то далёкой стране — она хватала меня за руку и тянула на улицу. Вытягивала руки в стороны, запрокидывала голову и подставляла лицо каплям. Потому что так, по её словам, ощущалась сама жизнь.
В этом и был смысл жизни …
Кто ещё мог сказать, что танцевал под дождём перед Лувром?
— Ну же, моя дорогая Клементина, — звала она меня, затаскивая в ливень перед самым знаменитым музеем Парижа, где великая стеклянная пирамида была нашим партнёром по танцу. Потом она подняла руки над головой и закрыла глаза, словно собираясь вызвать какое-то божественное вмешательство. Задала позу и начала покачивать плечами. — Живём один раз!
— Что? Нет, прекрати, — умоляла я, мои туфли скрипели, красивое жёлтое платье уже насквозь промокло. — Все смотрят!
— Конечно, смотрят! Они хотят быть нами! — Она схватила меня за руки, вскинула их вверх и закружила меня по мостовой. Вальс против грусти, против смерти, против горя, против разбитого сердца. — Наслаждайся дождём! Ты не знаешь, когда он будет последним.
Такова была моя тётя. Она жила каждым мгновением, потому что всегда думала, что оно может стать последним. В её жизни не было ни логики, ни причин, ни предсказуемости — даже будучи здоровой, она жила так, словно стояла на пороге смерти, с её горьким привкусом на губах.
Раньше мне нравилось, как она видела мир — каждое мгновение для неё было последним вдохом перед концом, и она впитывала всё, как будто больше не повторится. И, наверное, кое-что от этого я всё ещё любила.
Я любила, как она превращала каждый момент в воспоминание, каждую секунду проживала широко и полно. И ненавидела то, что она никогда даже не задумывалась, не допускала мысли, что у неё может быть ещё один танец под дождём.
Растерянные взгляды туристов во дворе Лувра постепенно сменились восторгом, когда она начала втягивать их — незнакомцев, одного за другим — в наш шторм. Скрипач, прятавшийся под навесом газетного киоска, прижал инструмент к плечу и заиграл снова, а дети выбежали к нам, и вскоре все вокруг закружились в танце под дождём.
Потому что такова была моя тётя. Такого она была рода человек.
На струнах скрипки зазвучала мелодия из песни ABBA, крик о том, чтобы рискнуть, о том, чтобы влюбиться, и мы танцевали. А на следующий день я простудилась и провела остаток недели в съёмной квартире, выживая на бульоне и газировке. Мы никогда не рассказывали моим родителям, что я заболела. Только то, что мы танцевали под дождём.
Я никогда не рассказывала родителям плохие моменты.
Может, если бы я рассказала…