Я больше никогда её не увижу.
Она никогда не вернётся.
Я сидела, зарывшись лицом в плечо Веры, и вдруг почувствовала, как что-то рушится, освобождая меня. Вся скорбь, вся боль, которые я сдерживала, хлынули наружу, как прорвавшаяся плотина.
Спустя какое-то время мы, наконец, разомкнули объятия. Вера принесла коробку с салфетками и промокнула глаза.
— Что стало с квартирой? — спросила она.
— Она оставила её мне в завещании, — ответила я, потянувшись за несколькими салфетками, чтобы утереть лицо. Оно было горячим и опухшим.
Она кивнула, выглядя немного облегчённой.
— Ох, это хорошо. Ты знаешь, что она была моей, до того как твоя тётя её купила? Ну, не совсем моей, я её арендовала у одного старого ворчуна, который заламывал цены. Он умер, мне пришлось съехать, а его семья продала её Аналии. Я не думаю, что они когда-нибудь поняли, что это значит.
Это удивило меня.
— Они не знали?
— Нет, они там никогда не жили, но арендаторы знали. Человек, у которого я забрала эту квартиру, предупредил меня. Он сам узнал об этом самым трудным способом. Думал, что кто-то ещё имеет ключ от квартиры и постоянно заходит, переставляет вещи! А потом он узнал её имя и понял, что женщина, которая к нему «вламывалась», умерла почти пять лет назад, — Вера покачала головой, но при этом улыбалась, вспоминая. — Я почти не поверила ему, пока это не случилось со мной… и тогда я встретила твою тётю!
Она не казалась мне той Верой, о которой рассказывала моя тётя. Эта Вера выглядела собранной, носила жемчужное ожерелье и выглядела так же безупречно, как и её аккуратно обставленная квартира. И если некоторые детали были другими… может, и история моей тёти тоже была не такой, как я думала.
— Почему у вас не получилось? — спросила я.
Она пожала одним плечом.
— Не могу сказать. Думаю, она всегда немного боялась, что хорошее однажды закончится. А мы были чем-то хорошим, — сказала она с таинственной улыбкой, проводя большими пальцами по восковой печати на письме. — Я никогда больше никого так не любила, как её. Мы поддерживали связь через письма, иногда раз в два месяца, иногда раз в два года, рассказывали друг другу о жизни. Я не уверена, жалела ли она когда-нибудь, что отпустила меня, но мне хотелось бы… мне хотелось бы бороться за нас немного сильнее.
— Я знаю, что она думала об этом, — ответила я, вспоминая ту ночь, когда моя тётя рассказала мне всю историю. Как она плакала за кухонным столом. — Она всегда жалела, что всё так закончилось. Но, думаю, она боялась… потому что… квартира, сама понимаешь. То, как вы встретились.
Её губы тронула лукавая улыбка.
— Она так боялась перемен. Боялась, что мы отдалимся друг от друга. Она не хотела разрушить то, что у нас было, поэтому сделала то, что умела лучше всего — сохранила это для себя. Эти чувства, этот момент. Я так злилась на неё, — призналась Вера. — Годы. Годы я была на неё зла. А потом перестала. Такой она была. И я любила её всю, со всеми её недостатками. Это был её способ жить, и он не был только плохим. В нём было много хорошего. Воспоминания… хорошие.
Я заколебалась. Как они могут быть хорошими, если она нас оставила? Если последнее, что у нас от неё осталось, — вкус лимонных леденцов?
Вера сжала мою руку.
— Воспоминания хорошие, — повторила она.
Я закусила губу, чтобы она не задрожала, и кивнула, смахнув слёзы тыльной стороной ладони.
Кофе, который она принесла, давно остыл, и ни одна из нас так и не притронулась к нему.
Телефон завибрировал. Я была уверена, что это Дрю и Фиона, беспокоящиеся, в порядке ли я. Наверное, мне действительно пора было вернуться к ним.
Я обняла Веру и поблагодарила за то, что она поговорила со мной о моей тёте.
— Приходи, когда захочешь. У меня историй хоть отбавляй, — сказала она и проводила меня к двери.
Теперь, когда голова больше не кружилась, я обратила внимание на фотографии, выстроенные вдоль коридора.
Вера была почти на всех снимках, рядом с двумя детьми разного возраста — мальчиком и девочкой, оба с копной рыжеватых волос. Иногда они были совсем малышами, иногда подростками. Рыбачили на озере, стояли на сцене выпускного из начальной школы, сидели на коленях у улыбающегося старика. Оба очень походили на Веру. И в этих фотографиях не было никого, кроме них троих.