Наши экскурсии поначалу ограничивались лишь ближайшими окрестностями, но постепенно заходили все дальше и дальше. Местные жители свыклись с нами, и никто нам не мешал. Больше всего, естественно, нас привлекали горы, а затем уж расположенные вокруг Кийронга горячие источники. Их было несколько. Самый горячий находился в бамбуковом лесу на берегу холоднейшей реки Кози. Из-под земли, пузырясь, струилась почти кипящая вода, стекавшая в искусственный бассейн, где ее температура снижалась до 40 градусов по Цельсию. Обычно я поочередно нырял то в горячий бассейн, то в ледниковые воды Кози.
Весной здесь начинается обычный купальный сезон. Группы тибетцев приезжают сюда, и повсюду в этом заброшенном месте, в двух часах ходьбы от Кийронга, строятся бамбуковые хижины. Раздетые мужчины и женщины купаются в бассейне, и любые проявления застенчивости вызывают громкий смех. Многие семьи проводят на курорте все свободное время. Они покидают свои дома с полными мешками провизии и бочонками пива и отдыхают тут пару недель, живя в бамбуковых хижинах. Представители высших классов тоже часто посещают эти источники, приезжая сюда со своими караванами и кучей слуг. Однако курортный сезон длится лишь короткое время, поскольку река, переполнившись талыми водами, затопляет все источники.
В Кийронге я познакомился с монахом, изучавшим когда-то медицину в Лхасе. Его уважали, и он безбедно жил на подношения, получаемые за его услуги. Он использовал разнообразные методы лечения. Один из них заключался в наложении молитвенной печати на пораженный участок тела, что давало хорошие результаты при лечении истеричных больных. В тяжелых случаях он клеймил пациента каленым железом. Я сам видел, как таким образом он вернул в сознание безнадежно больного человека, однако этот метод отрицательно сказался на большинстве его пациентов. Он также применял каленое железо, пытаясь лечить домашних животных. Поскольку я считался как бы полу-доктором и очень интересовался всем связанным с медициной, я проводил много времени в беседах с этим монахом, признавшим, что его знания весьма ограниченны. Но он мало об этом беспокоился, а неприятностей избегал, часто меняя место жительства и успокаивая свою совесть тем, что получаемые подношения использует в религиозных целях.
В середине февраля мы отметили наш первый тибетский новый год. Год в Тибете определяется по лунному календарю и имеет два названия, одно — от животного, другое — от химического элемента. Новый год, отмечаемый по дню рождения и дню смерти Будды, — самый большой праздник в году. Прошлой ночью мы уже слышали голоса поющих нищих и странствующих монахов, переходящих из дома в дом с просьбами о подаянии. Утром свежесрубленные сосенки, украшенные флагами, выставлялись на крышах, торжественно распевались религиозные гимны, а богам предлагалась цампа. В качестве подношения люди несли в храмы масло, и вскоре огромные медные чаны переполнились им. Только после этого боги удовлетворились и были
готовы ниспослать блага в новом году. Белые шелковые ленты украсили позолоченные статуи идолов в знак особого к ним уважения. И верующие падали ниц пред ними.
Богатые и бедные искренне, без какого-либо потаенного умысла, предлагали богам свои подарки и умоляли о благосклонности. Трудно найти какой-либо другой народ, столь единодушно преданный своей религии в повседневной жизни. Я всегда завидовал простой жизни тибетцев, так как сам всю жизнь оставался искателем. Хотя, находясь в Азии, я научился медитировать, тайный смысл жизни так и не открылся мне. По крайней мере, я научился спокойно воспринимать различные события и не метаться из крайности в крайность в море сомнений.
Тибетцы молились не только при наступлении Нового года. В течение семи дней они танцевали, пели и пили под благосклонными взорами монахов. Торжество отмечали в каждом доме, и нас тоже приглашали принять в этом участие.
Грустно вспомнить, что торжества в нашем доме омрачила трагедия. В один из дней меня позвали в комнату младшей сестры нашей хозяйки. В комнате было темно, и, только когда чьи-то теплые руки коснулись меня, я понял, что стою возле нее. Когда мои глаза свыклись с темнотой, я увидел кровать и содрогнулся: там, обезображенная болезнью, лежала та, которая пару дней назад была красивой и здоровой девочкой. Не будучи профессионалом, я все же сразу понял: она больная оспой. Ее гортань и язык уже были поражены. С трудом она смогла прокричать, что умирает. Я попытался убедить ее в обратном, а затем в спешке покинул комнату, торопясь тщательно вымыться. Ничем уже нельзя было помочь девочке, и оставалось только надеяться, что в деревне не разразится настоящая эпидемия. Ауфш-найтер также навестил умирающую и подтвердил мой диагноз. Через два дня ее не стало.
Это скорбное событие дало нам возможность познакомиться с тибетской погребальной церемонией. Стоявшую на крыше украшенную флагами сосенку убрали. На следующий день тело девочки, завернутое в белое погребальное полотнище, вынес из дома на своей спине профессиональный носильщик трупов. Мы последовали за группой скорбящих, состоявшей только из трех мужчин. Местом «захоронения» являлась возвышенность неподалеку от деревни. Над ней кружили стаи стервятников и ворон. Там один из мужчин разрубил труп топором на части. Второй, сидя неподалеку, шептал молитвы и стучал в небольшой барабан. Третий отпугивал птиц и в промежутках подносил двум другим пиво или чай, чтобы взбодрить их. Кости мертвой девочки раздробили на куски, чтобы птицы могли их проглотить, не оставив от тела никаких следов.
Варварская по форме, эта церемония имеет религиозные корни. Тибетцы не желают оставлять после смерти никаких следов от своих тел, которые без души теряют всякий смысл. Тела знатных людей и высокопоставленных лам сжигают, а среди простого люда принято расчленять трупы. И только тела самых бедных, неспособных оплатить эту церемонию, сбрасывают в реку. Там рыбы выполняют роль стервятников. Когда бедняки умирают от инфекционных болезней, их трупы уничтожают специальные люди, назначенные правительством.
К счастью, случаи заболевания оспой в Тибете довольно редки, и умирают лишь немногие. Траур в нашем доме продолжался сорок девять дней, и затем новая сосенка, украшенная молитвенны ми флагами, была установлена на крыше. В церемонии участвовало много монахов, распевавших молитвы под аккомпанемент своей странной музыки. Все это, естественно, стоит денег, и, когда в семье кто-то умирает, тибетцы обычно продают часть своих украшений или вещи умершего, чтобы оплатить услуги монахов и стоимость масла, сжигаемого в многочисленных маленьких лампах.
Мы продолжали свои вылазки на природу, и прекрасный снег подсказал нам идею сделать лыжи. Ауфшнайтер раздобыл где-то пару березовых стволов, очистил от коры и высушил над огнем в нашей комнате. Я принялся за изготовление палок и креплений, и с помощью местного плотника нам удалось сделать две пары лыж. Они выглядели весьма прилично, и мы с нетерпением ожидали, когда нам удастся испытать их в деле. И вдруг как гром среди ясного неба пришло распоряжение бонпо, запрещающее нам покидать Кийронг. Разрешались прогулки только по ближайшим окрестностям. Мы яростно запротестовали, но нам ответили, что Германия мощное государство, и, если что-нибудь случится с нами в горах, в Лхасу поступит жалоба, и ответственность ляжет на власти Кийронга. Бонпо остался равнодушным к нашим протестам и постарался нас убедить, что в горах мы подвергаемся большой опасности нападения медведей, леопардов и диких собак. Мы понимали: это только предлог. По всей видимости, власти приняли такое решение, чтобы не раздражать суеверное население, которое, возможно, полагало, будто наши походы в горы могут прогневить их богов. Оставалось подчиниться.
В течение последующих недель мы соблюдали этот приказ, но не могли устоять перед соблазном прокатиться на лыжах. Великолепный снег и ледяные склоны манили нас к себе, и однажды мы решили схитрить. Я поселился у одного из горячих источников в получасе ходьбы от деревни. Через несколько дней, когда люди привыкли к моему отсутствию, ночью при свете луны я отнес лыжи на некоторое расстояние в горы. На следующий день ранним утром мы с Ауфшнайтером поднялись выше границы произрастания лесов и всласть покатались по прекрасному снегу. К нашему удивлению, даже после столь долгого перерыва мы не утратили своих навыков. Поскольку нас никто не заметил, мы повторили свою вылазку на следующий день, но умудрились поломать лыжи и спрятали их обломки. Люди Кийронга так и не узнали, что мы ездили по снегу, как они это называют.