Загадочность и непредсказуемость скрывались в ней в эту минуту наравне с хрупкостью и невинностью. Марсию всегда было трудно отключить рассудок и, поддавшись эмоциям, кинуться в омут чувств. Неистово желая заключить ее в объятья, прикоснуться к губам, он собрал всю волю в кулак и совершил шаг назад. Но досада разочарования, острой космической бурей вспыхнувшая в ее зрачках, окончательно свела Марсия с ума. Потеряв дар управлять собой, он поцеловал ее. После чего резко отпрянул назад, стыдливо глядя исподлобья.
В ее глазах он увидел свое отражение, темное и точное, как будто бы ее глаза были двумя волшебными кусочками зеркала, навеки заключившего в себе его образ. Её лицо, обращенное к нему, казалось хрупким, золотым кристаллом, светящимся изнутри ровным немеркнущим светом. Она нисколько не сожалела о поцелуе, напротив, казалось, она умоляла его продолжать, и, не думая долго, уже сама приблизилась, обвив шею его руками. Марсий почувствовал внутри себя свет мягкой мерцающей звезды, пламя которой вспыхивало и вырывалось наружу.
Бархатная кожа, невесомые прикосновения и бушующий в сердце восторг слились воедино. Сложнейшие движения духа совершались в нем с силой, открывая единственный настоящий выход к мировой гармонии. Он видел перед собой сияние вроде того, мимо которого они мчались на другом конце света, хотя сияния не было, он слышал музыку воды и ветра, хотя кругом царила тишина, он чувствовал, что победил уже, хотя знал точно, что вся битва еще впереди. Громко билось сердце, сильно кружилась голова, и им казалось, что над их погрузившимися в мягкую траву телами вращается сразу весь мир.
Глава 18. Две стороны одной медали.
Стемнело, волнение немного усиливалось, звезд было меньше, и только самые яркие пробивались сквозь мглу ночного тумана тусклой золотой рябью.
Заканчивался четырнадцатый день с того момента, как пациф и муриец стали чинить судно.
Хет стоял, покорно держа над головой Ёнка горящий факел, ни на секунду не сводя глаз с маленьких человеческих рук, ловко ориентирующихся в груде холодных механизмов. Это гипнотическое зрелище торжества человеческого разума над безжизненной материей вдохновляло Хета. Ёнк казался ему волшебником, добрым или злым, было не важно, он, несомненно, творил чудеса, на которые сам муриец был не способен.
Особенно запомнилось, как пациф восстанавливал внешнюю поверхность корабля. Мелкие разрывы, покрывающие корпус сетью трещин, как на яичной скорлупе, он запаивал лазерным лучом. От холодного света оставались рубцы красивой формы в виде маленьких серебряных кружочков, плотно следующих друг за другом многочисленными тропами, словно полчище муравьев внезапно рухнуло на корму и разбежалось в разные стороны. Он делал свою работу с такой любовью и наслаждением, словно художник писал портрет любимой женщины.
Для серьезных прорывов этот способ не подходил, и Ёнк изобрел другой: он вливал в щели расплавленную в самодельной муфельной печи руду, предварительно смешивая ее со стружкой испиленных металлических предметов, которые раздобыл на корабле. Он смешивал металл в хитрой пропорции, ведомой только ему. Так в нервных попытках добиться волшебного состава он сплавил два ящика из-под скафандров, покрытие пола, щит, ложку и собственную бляшку от ремня. Сплав моментально застывал, словно лава, и излишки его он отсекал лучом, собирая каждую крошку выведенного состава в мешок, используя уже на следующей трещине. Кое-где приходилось ставить заплатки из прокатанных в тонкие пластины металлических слитков, отлитых в горне, который Ёнк сам спроектировал. Корабли ионцы строили из особых металлов. Не все виды таких металлов существовали на этой планете, но он справился.
Как Ёнк не отказывался от помощи, без Хета ему было бы не обойтись. Муриец помогал ему во всем: поддерживал огонь, таскал самородки, выбирал из них подходящие, держал и подсвечивал. Хет приносил ему воду, страховал, чтобы тот не сорвался с корабля, латая очередной прорыв в сложнодоступных местах в немыслимой позе. Ёнк обстучал каждый миллиметр, проверяя металл на звучание и укрепляя сомнительные фрагменты дополнительным слоем металла. Казалось, не оставалось ни одного винтика, который Ёнк не открутил бы и не ввинтил снова.
Несколько раз он запускал систему и, крепко выругавшись, с досадой отключал, вновь принимаясь за обследование. Хет внимательно наблюдал, как корабль вспыхивал синим неоновым огнем, удерживал свет секунду и погасал, совершая глубокий беспомощный вздох, словно, привыкнув к этой планете, не хотел с неё улетать. Иногда он зажигался только наполовину, но в любом случае это было уже лучше, чем первые безнадежные попытки его оживить.