Тяжелее всего мне давалась слутова вышивка. Иголки кололи подушечки, нитки ложились криво, и я ненавидела их: и иголки, и нитки, и пяльцы, и ножницы. Мои руки, с ловкостью низовых игравшие со свинцовым шариком и медными чашечками-напёрстками, руки, споро шарившие по карманам и подкладкам в поисках золотых и серебряных монет, оказывались совершенно беспомощными рядом с орудиями труда благополучных, благовоспитанных сьер. «Вышивка успокаивает», – талдычила приставленная ко мне Бруком наставница Льема, но у меня при одном виде ниток пальцы начинали дрожать.
Впрочем, не стоило обманываться, вышивка была тут не при чём. Потрошение подкладок и карманов сытых и беспечных сьеров и сьер Гравуара по понятным причинам чаще всего приходилось на ярмарочные и праздничные дни. Я повидала все развлечения и увеселения, которые предлагал наш город, самый крупный в Эгрейне: танцы, актёрские постановки, выступления фокусников, акробатов, силачей… Был и зверинец. Диковинные создания, привезенные в Эгрейн из далёких жарких и холодных стран, отловленные в море, пойманные в небе, выкопанные из земли, обычно находились в плохом состоянии и были истощены и изранены, но людям глазеть на них это не мешало. Сейчас я чувствовала себя такой же пойманной и запертой в клетке тварью с содранной кожей – нечто среднее между экзотической безвольной игрушкой и жалким чучелом.
Впрочем, меня-то кормили, за мной ухаживали, а не только учили цирковым трюкам, и зрителей пока что не наблюдалось, так что чучело было ближе к действительности. В некотором смысле я была даже благодарна всем этим простым людям, исполнителям чужой воли, тратившим на меня своё время и силы: я, наконец, поверила в то, что всё происходит по-настоящему. И не сошла с ума.
Моя безликая комната не была похожа на тюрьму, нет. Больше всего – на лечебницу святой Игонны, покровительствовавшей больным духом. Здесь имелось зарешёченное маленькое окно под потолком, через которое невозможно было выбраться наружу, вместо стульев стояли мягкие пуфы, вместо кровати – лежанка на полу. Рядом высилась стопка книг по истории Эгрейна. Не особо занимательное чтение, но выбора не было, и я читала.
Интересно, чего Брук опасался больше, что я нападу на слуг и сбегу или того, что убью себя?
В любом случае я не собиралась делать ни того, ни другого: пока я жива и кажусь исполнительной и покорной, моя семья будет жить. Пять месяцев. Пять месяцев максимум, если меня не разоблачат, если ничего непредвиденного не случится. А дальше…
Не было у меня никакого «дальше». После того, как амбициозные планы заговорщиков осуществятся – или провалятся, никто не оставит меня в живых. Меня и Арванда, которого они якобы собирались пять месяцев держать взаперти гарантом моего послушания. Остальным мальчишкам может повезти, если в них не будет необходимости, если я буду послушной и удачливой. И Джусу. Жив ли Джус? Он видел, что меня схватили, но скорее всего подумает на полицаев. И это даёт ему шансы.
Пять месяцев – лучше, чем ничего, и всё же слишком мало. Арванду только десять, и он заслужил прожить долгую нормальную жизнь. Всё, что мне остаётся – попробовать сыграть свою игру. Правда, пока не знаю, как.
Из «опасных» предметов, которые мне доверяли учителя, были только вышивальные иголки и столовые приборы. Учителей, помимо сьеры Льемы, имелось аж шестеро: учитель по этикету и уходу за собой, сье Ардин в роли наставника по дворцовым танцам, инструктор по верховой езде, учитель грамотной речи, лектор по истории и политике, и отдельный человек занимался тем, что я назвала про себя «дворцеведением». Шесть человек на одну меня!