— А ты, Щуренок, не больно-то ерепенься, когда с тобою порядочные люди говорят! Ты слушайся старших и вникай! — На неунывающей Генкиной мордахе блестящими щелками резались хитрющие глаза. — Ведь Юрий-то Николаевич тебе, дураку, дело толкует, а ты, как вшивый фрайер, уши развесил. Нет, братцы вы мои, теперя — все! Теперя, значитца, будет у нас с вами таким манером, — Генка все больше ломался и подмигивал ребятам, — с завтрашнего дня мы уже не всяк по себе, а организованно, общей кодлой огороды шарашить двинем! Ты понял, Щуренок?.. Но опять же — чтобы строем, парами и за ручки… Во, пацаны, когда житуха у нас настанет! Гадом мне быть — помирать не захочешь!..
Генка в мечтательном изнеможении закатил глаза, покачнулся, словно бы падая на спину, а ребята со смехом подхватили его под руки и теснее сгрудились вокруг печурки, не без основания полагая, что это только первая, вступительная часть начатого Генкой представления, за коей непременно последует и вторая.
По насмешливым ребячьим лицам нетрудно было определить, что задуманный Юрием Николаевичем серьезный разговор с ними грозит вот-вот обернуться потехой. Но Мизюку не менее ясно было и то, что потакать развеселому настроению не осознающих всей сложности положения и оттого беспечно улыбающихся мальчишек он ни в коем случае не должен. Стоит лишь опять хоть чуточку поступиться, не до конца выдержать характер — и ребята могут превратиться в неуправляемую ораву, с которой потом уже никакими судьбами не совладаешь…
— Прекрати паясничать, Семенов, — строго оборвал вертлявого парнишку Юрий Николаевич и поднялся. — Советую-тебе запомнить: в нашем детском доме никогда не было и ни при каких обстоятельствах не будет так называемой кодлы. А всегда был и впредь останется коллектив, — он нажал на последнее слово. — Кроме того, — чеканным директорским тоном продолжил Мизюк, — с сегодняшнего вечера будем кормить вас в столовой. И посему, надеюсь, всякая надобность в ваших организованных похождениях отпадает сама собой. Правда, не стану скрывать — продуктов у нас мало… Но, думаю, мы и в дальнейшем сумеем обойтись без молодецких набегов на окрестные огороды. Вероятнее всего, нам самим предстоит зарабатывать себе на хлеб. Хотя, повторяю, работать будем тоже все вместе, коллективно…
— Это как же — вместе? — прикидываясь непонимающим, поинтересовался кто-то из ребят, укрываясь в тени, подальше от хмурого директорского ока. — Раз кодлой нельзя — то как в прежних колхозах, что ли?
Мизюк сделал вид, что не придал особого значения сомнительному этому вопросу, и потому не стал вытаскивать из-за чужих спин съехидничавшего парнишку.
— Ну, что ж… — Юрий Николаевич неспешно обвел взглядом ребят, на мгновение замялся, как бы прикидывая возможные последствия своего ответа, но все же решился: — Можете считать, как в прежних колхозах… Если вам, конечно, так больше нравится, — осторожно добавил он.
— А если нам так совсем не нравится? — с вызовом сказал Валька Щур и тоже поднялся, нахально глядя прямо в насупленное лицо Мизюка. — Между прочим, говорят, что ваши колхозы-то нынче — тю-тю!.. Отменили их теперь… Да мы и сами, без всяких там колхозов проживем. Точно, пацаны?..
Но никто не поддержал нахрапистого Вальку. Ребята напряженно молчали, почувствовав вдруг, что игра кончилась. Наиболее робкие смущенно потупились, стараясь не смотреть ни на директора, ни на Вальку, словно бы в ожидании неизбежной ругани и крика.
Даже Генка Семенов явно опешил, сообразив, что пустопорожняя его трепотня неожиданно оборачивается далеко не безобидной стороной, и еще неизвестно, как оно все обернется в дальнейшем.
Но смутить Вальку Щура было непросто. Он по-прежнему независимо, с оттенком превосходства разглядывал Юрия Николаевича в упор, как будто перед ним стоял не директор, а безнадежно задолжавший ему, Вальке, какой-нибудь самый распоследний пацан.
— Отменили?.. Быть может! Но позволь тебя спросить — кто отменял товарищество, взаимную выручку? Кто? — запальчиво вскинулся было никак не готовый к подобному повороту событий Мизюк.
— Ну уж — кто!.. Будто вы и сами не знаете!.. — Валька пренебрежительно скривил губы, отвернулся и длинно цвиркнул сквозь зубы слюной на зашипевшие в печурке угли.
— Хорошо… Допустим, в чем-то ты прав, — сбавил пыл Юрий Николаевич, упрекая себя за то, что совершил-таки непростительную промашку и ввязался в какой-то нелепый спор с этим угрюмым и скрытным мальчишкой. — Хорошо… Попробуем подойти иначе… — Директор совсем ссутулился и как-то даже поник головой. — Так вот, вы уже почти взрослые люди. И я нисколько не сомневаюсь, что проживете сами. Кодлой ли, бандой — это уж как вам будет угодно. — Мизюк поморщился, а голос его вовсе потускнел. — Но помимо вас в нашем доме живут еще девочки и младшие ребята, которые нуждаются в защите и помощи. Я всегда считал, что ради них… — Он вяло взмахнул рукой. — В общем, они сейчас ужинают в столовой. Вам я тоже советую отправляться в столовую. Тетя Фрося давно вас ждет…