Вряд ли, конечно, Володя ясно представлял себе, насколько опаснее стал нынче и без того достаточно рискованный этот промысел. Но вот Юрию Николаевичу подчас и помыслить бывало страшно, чем это может когда-нибудь кончиться. Правда, пока все благополучно сходило с рук удачливому пареньку. Хотя кто же поручится за будущее?..
А ведь не далее как на прошлой неделе, заглянув вечером в спальню старших мальчиков, Мизюк неожиданно угодил в самый разгар настоящего пира.
Тесно сдвинув кровати, ребята расположились вокруг Володиной постели, где на прикрытом чистой тряпицей одеяле были щедро расставлены вспоротые банки мясных консервов, лежал не тронутый еще плоский кирпичик немецкого — в вощеной обертке — черного хлеба, Отделенный от горки печенья и шоколадного крошева крупно нарезанными кусками копченой колбасы. Не виданное дотоле в детском доме богатство, как и довольные лица мальчишек, освещалось немецким же сигнальным фонариком, с передвижными разноцветными стеклами и откидным козырьком, хитро приспособленным над рефлектором.
Для пущего шику, быть может, ребята надвинули на рефлектор красное стекло и в охотку «гужевались» при неверном этом освещении, убежденные в полной своей безопасности.
Спальня благоухала сигаретным дымком. Его даже разогнать как следует не удосужились, и дымок тонкими полосками витал над беспечными мальчишескими вихрами.
«Так они, чего доброго, и спиртное однажды догадаются сюда притащить, — подумал Мизюк, хмуро оглядывая пиршественное ложе и торопливо дожевывающих ребят. — Если уже не притащили… Тогда хлопот, с ними не оберешься…»
Впрочем, какого-либо иного подозрительного запаха в спертом комнатном воздухе сейчас вроде бы не ощущалось, и у Мизюка немного отлегло от сердца. Да и на физиономиях блаженствующих парнишек не было заметно хмельной бесшабашности, а только некоторое замешательство и легкий испуг.
— Откуда взялось все это? — со строгостью в голосе громко спросил Юрий Николаевич, поведя рукой и сознавая наивность непроизвольно сорвавшегося вопроса. Ведь и так нетрудно было понять, каким путем могла оказаться в мальчишеской спальне сия необычная и соблазнительная снедь.
Застигнутые врасплох ребята не ответили директору. Они лишь плотнее сдвинулись на кроватях, согнув спины и делая вид, что никак не могут отвалиться от такого обильного стола. Один Генка Семенов, неспешно оборотясь к Мизюку, дожевал что-то, старательно сглотнул, утерся рукавом и расплылся в радушной улыбке.
— А-а-а, Юрь Николаич! Здрасьте! Милости просю к нашему шаласю! — Генка живехонько растолкал жмущихся к нему смущенных мальчишек. — Ну-ка, пацаны!.. Лучшее место Юрь Николаичу!.. Вы, Юрь Николаич, не беспокойтесь, — балагурил он. — Мы эту жратву чистяком сработали. Нашли то ись… Пять минут страху — и никакого мошенства!.. Просю!..
— Я вас спрашиваю, откуда и кто принес в детский дом вот эти продукты? — не поддался минутному искушению Мизюк, намеренно не обращая внимания на привычно валяющего дурака Генку Семенова. — Ты, Лысенко? Или ты, Морозовский?
Под нахмуренным директорским взглядом ребята и вовсе приуныли, почувствовали себя неуютно. Головы опустили, потупились. И жевать даже перестали. Сидят, как воробьи нахохленные, носами пошмыгивают. Теперь уж сколько ни уговаривай их, с какого боку ни подъезжай, что угодно с ними делай, хоть бери каждого да на кусочки мелкие тут же распластывай, — ничего путного от замкнувшихся мальчишек не добьешься, ни в чем они не сознаются.
— Да я же вам сказал, что мы нашли, Юрь Николаич… И отчего это вы нам, бедным, всю дорогу не верите?.. — изображая незаслуженную обиду, затянул было плаксивым тоном скуксившийся Генка Семенов.
Но Мизюк и на этот раз успел в самом зародыше пресечь разворачивающуюся комедию:
— Довольно кривляться. Не желаете мне отвечать — не надо. Дело ваше. Но учтите, чтобы я больше никогда — ты слышишь, Морозовский? — никогда больше не видел в вашей спальне краденого! Ты меня слышал?
— Ну, слышал… А чего я украл-то? У кого? — недовольно пробурчал Иван Морозовский в спину шагнувшему к порогу директору. — Вы сперва докажите…
Юрий Николаевич приостановился у двери, недобро посмотрел на сердито насупленного паренька, однако все-таки сдержался — не счел, видимо, нужным усложнять сомнительную обстановку.