Конечно, и Славка Комов тоже выматывался за день ничуть не меньше, чем другие его сотоварищи. Воротясь на ночлег домой — в конюшню, — он едва добирался до своего закутка и с облегчением опускался на примятую ребячьими боками солому, ничего уже не видя вокруг себя и никого не слыша…
А утром ему казалось, что сегодня он и вовсе не сможет подняться на занемевшие от студеной сырости ноги, распрямить исколотые осотом, саднящие и кровоточащие — в ранках от сорванных заусениц, — припухшие свои пальцы, которыми даже к ложке больно было притрагиваться, а не то что браться за шершавый, лишь у комля слегка обструганный черенок тяжеленных граблей.
Но когда, наскоро похлебав вчерашнего супу, по привычке, хотя и напрасно, поканючив у тети Фроси добавки, почесываясь и недовольно ворча, ребятня снова отправлялась в поле, Славка все же кое-как осиливал так и не отступившую от него за ночь усталость, перемогал слабость свою и боль и тоже плелся вместе со всеми к околице по зыбко струящейся ему навстречу дороге, которая словно бы вытекала из-под недвижного, близко висящего над землею тумана.
Славка и просыпался-то, в общем, окончательно уже в пути. И, шагая по этой зыбкой дороге, он чувствовал, как липнет к босым ногам, щекотно протискивается между пальцами, а затем широкими лепешками отваливается от ступней смоченная коротким ночным дождем или просто увлажненная обильной предутренней росой дорожная пыль. Она вроде бы пружинила под ним, растекалась, смягчая каменную твердость натоптанной колеи. И от этого, наверное, у Славки возникало такое впечатление, как будто шагал он по тонко раскатанному остывшему тесту. Оно отслаивалось от сухой земли пластами, рвалось; толстые его края высоко заворачивались и вязкой своей, как бы омертвелой сыростью знобко прикасались к коже, холодили голое тело, охватывая ноги и дотягиваясь едва ли не до щиколоток…
Этот холод, однако, взбадривал Славку; сонливая вялость постепенно покидала его. К нему возвращалось приятное ощущение нужности своей, и он даже об усталости забывал и невольно ускорял шаг, чтобы не слишком отставать от бредущих впереди прерывистой цепочкой вдоль обочины хмурых ребят, от сбившихся суетливым табунком вокруг тети Фроси и Полины Карповны безумолчно гомонящих девчонок, где знакомо мельтешило выцветшим подолом и старенькое Зоино платье…
Ведь после того, как Иван Морозовский неожиданно для себя самого был произведен завхозом Вегеринским в косари и тем самым словно бы еще больше возвысился в представлении младших ребятишек над тщедушным своим напарником, как-то уж очень явно определились и возрастное их различие, и прочие несоответствия друг другу. Но сам Иван, пожалуй, не придавал этому никакого значения. Держался он со Славкой по-прежнему дружески, говорил как с ровней, будто бы ничего и не случилось.
А вот Славка почему-то с особенной какой-то остротой сразу же почувствовал эту пролегшую между ними грань. И чтобы не усугублять ее, старался лишний раз не докучать бывшему своему покровителю, а как бы нарочно отодвинулся от него, затерялся посреди остальной маломощной детдомовской мелюзги, не способной покуда еще к настоящему мужицкому труду и потому правящей только самую что ни на есть простую работу: бери побольше да оттаскивай подальше…
Конечно, утрата эта была для Славки весьма неприятна. Но он быстро примирился с ней и, как сумел, приноровился к осложнившейся обстановке.
Теперь он уже не стеснялся перед мальчишками своей сестры. Наоборот, в поле Славка помаленьку отделялся от копошащейся наособицу от девчонок упрямой пацанвы и пристраивался позади Зои. Она не покрикивала на него, не торопила, а, оберегая Славку, сама то и дело откладывала серп, отбирала у какой-нибудь взмокшей от усердия, взъерошенной девчушки грабли и принималась помогать незадачливому сородичу своему сгребать и носить к дороге пожухлую эту гороховую кошенину.
Правда, измотанные работой и едва ли не до пределов терпения доведенные скудной кормежкой, мальчишки недобро поглядывали на совсем уже было сникшего, однако сумевшего таки извернуться Зойкиного братца, который успевал тем временем слегка покимарить под сметанным наспех сестрою стожком. Многие ребята в открытую презирали сейчас за это Славку. Потому что, наверное, ничто так не роняет одного трудящегося человека в глазах другого, как явное стремление въехать в рай на горбу соседа…