19 октября русское посольство после 43-дневного перехода, пропыленное с головы до ног и пропеченное жарким солнцем, въехало в столицу Хорезма. Впереди на сером аргамаке ехал сам посланник полковник Данилевский. Он был в треуголке и голубом мундире при золотых эполетах. Слева и справа от него держались офицеры-топографы — братья Зеленины. Следом — натуралист Базинер, письмоводитель Григорьев, переводчик Набиев и приказчик одного из богатых оренбургских купцов Бочаров. За свитой полковника мягко покачивалась на рессорах белая, отделанная золотом, карета, запряженная двумя аргамаками, а за ней следовал взвод казаков под начальством хорунжего Кипиченкова. По обеим сторонам дороги теснились многочисленные толпы, мешая продвижению русских. С трудом достигли они ханского дворца и остановились на площади. Данилевскому сообщили, что Аллакули-хан пребывает в летней резиденции и надо ехать туда.
Русская миссия направилась по дороге вдоль канала Палван-ата и после часового перехода прибыла в Гульбанбаг. Это был огромный сад из декоративных и фруктовых деревьев. Тенистые аллеи, беседки, многочисленные арки и цветники придавали ему особую прелесть. Сама же резиденция хана — несколько каменных домов с айванами — особого впечатления на русского посланника не произвела. А домишко, в котором разместили его с офицерами, можно было назвать сараем. Лишь разостланные на полу ковры и разбросанные по ним атласные подушки несколько скрашивали убожество посольских комнат.
Аллакули-хан, пока ожидал русского посланника, заболел, и Данилевскому об этом сообщил Юсуф-мехтер, Посол выразил сожаление, хотя и принял это известие, как уловку. «Муравьева держали сорок дней взаперти, пока принял хан, — подумал он с досадой. — Что поделаешь — хозяин-барин, как велит, так и будет». Потянулось долгое ожидание приема, и продолжалось оно до 30 октября. Пребывая эти полмесяца в полном бея-делии, Данилевский, окруженный своей свитой, прохаживался по аллеям сада, сидел в беседках, недоумевая, что же такое придумал хивинский владыка. Аллакули-хан и в самом деле болел — сердечная слабость и лихорадка мучили его давно, но были дни, когда болезнь укладывала его в постель. Наконец русскому посланнику объявили, что утром хан примет его. Вновь к послу пожаловал мехтер и предупредил: быть лишь с переводчиком. Не пригласил на аудиенцию Аллакули-хан и своих ямалдаров, не желая затягивать церемонию, ибо хана по-прежнему знобило и побаливала голова.
Данилевский вошел в приемную залу, держа на согнутой руке треуголку, поклонился и прищелкнул каблуками:
— Посол ею императорского величества государя России полковник Данилевский, Честь имею.
Хан едва заметно кивнул. Желтое, почти лимонного цвета лицо, заострившийся нос и ввалившиеся, с желтыми белками глаза вмиг развеяли сомнения Данилевского: «Да это же смерть в образе человека!» — отметил он и жалостливо улыбнулся.
Аллакули-хан нахмурился:
— Говорят, белый царь Перов-пашу прогнал из Орен бурга. Какой генерал туда приехал, как зовут?
— Генерал-майор Обручев...
— Ладно, говори, с чем пожаловал.
— Ваше величество, государь Российской державы прислал вместе с поклоном и пожеланием вечного здравия дорогие подарки. Извольте преподнести их. — Данилевский еще раз поклонился и повел рукой, указывая на окно, за которым стояло ландо, запряженное двумя английскими рысаками серой масти. На айване казаки Данилевского поставили огромные часы шварцвальдской работы. Особенность их заключалась в том, что во время хода под циферблатом раскачивались две птички, а в момент боя выскакивала из верхней форточки кукушка и начинала куковать, отсчитывая время. Рядом стояли золоченые канделябры и прочие подарки.
На приглашение русского посланника принять подарки хан холодно улыбнулся и даже не встал. Данилевский огорчился, развел руками, и в это время начался бой часов. Они пробили одиннадцать раз, сперва насторожив хана, затем вызвав у него любопытство. А когда выскочившая из своей клетушки кукушка принялась куковать, хан не утерпел, тяжело поднялся и поддерживаемый мехтером подошел к окну. С минуту он раз глядывал часы, затем перевел взгляд на европейскую карету и лошадей и, вновь усаживаясь в кресло, сказал:
— В часах сидит какой-то шайтан, спрячь их по дальше, мехтер.
О подарках больше не сказал ничего, не поблагодарил даже. Данилевский по-прежнему стоял перед ханом - его не пригласили сесть. Впрочем, и сесть тут было не на что, разве что на ковер, сложив калачиком ноги. Посланник ждал распоряжений хивинского повелителя, и он после некоторого молчания сказал: