В город въехали со стороны кладбища, еще не обнесенного стеной: здесь только начинали замешивать в ямах глину, но из-за скверной погоды ни рабов, ни нукеров поблизости не было.
Могильные стены примыкали прямо к дворам хивинцев, и Данилевский, как ни приглядывался, мысленно не мог прочертить границу между миром живых и мертвых. Он не заметил, как оказался на кривой улочке, сдавленной с обеих сторон высокими стенами домов. Но вот слева показались мрачные стены караван-сарая и торговые лавки. Несмотря на непогоду, там толпилось множество люда, и Сергей провел гостя еще по одному узкому переулку, ведущему к Сартараш-базари, где стоял дом цирюльника. Теперь это был и его дом. Давно он уже переселился сюда, отстранив Юсуп-аку от хозяйственных забот. Привел во двор мастеровых с Чар-бага, построил избу с огромной печью и полатями, баню и погреба.
Оставив гостя на айване, Сергей отвел лошадей в конюшню. Видя, что посол все еще стоит на месте, Сергей отворил дверь в сенцы и прокричал лихо:
— Юлдуз-ханум, где ты там прячешься?! Разве не видишь — с гостем я приехал!
Неторопливо вышла красивая сартянка в атласном платье и тюбетейке, расшитой золотыми нитками, с ребенком на руках.
— Что прикажешь, хан мой? — спросила она по-своему, и на ее же языке Сергей распорядился накрыть стол.
— Этот человек из России, он русский, — пояснил жене Сергей и помог Данилевскому снять чекмень и папаху.
Оставшись в голубом мундире при эполетах, послан ник, видимо, поразил воображение хозяйки и прибежавшей на ее зов Меланьи.
— Ох ты, не за нами ли явился, барин?! — испуганно затараторила Меланья и побежала на кухню, а Сергей стал знакомить Данилевского со своей семьей:
— Жена моя... в пятнадцать лет, по конфузному случаю, угодила мне в лапы... Теперь у меня от нее двое... Это —дочь, Соней нарекли, в честь моей матушки, — указал он на ребенка. —А это сын, Азис. Знает по-сартянски и по-русски, так что можете свободно гу таритъ с ним... Поздоровайся, сынок, с дядей, чего бельма, как баран, лупишь, и язык словно отсох.
— Здрасти, джядя,— робко выговорил мальчик, и Сергей передразнил его:
— Джядя от белого государя к нам приехал... Вот это какой джядя!
Горница была убрана на русский лад: стол под белой скатертью, табуретки, большая икона, обрамленная полотенцами с петухами. В смежной комнате виднелась за кружевной занавесью кровать. Осмотрев жилье, Данилевский вышел во двор к длинному рукомойнику, смастеренному на солдатский лад, и пока умывался, хозяйка с Меланьей поставили на стол четверть самого на, чашку соленых огурцов и чугун с рисовой кашей н мясом, называемый по здешнему пловом. Данилевский сидел спиной к печке напротив хозяина. От печи тянуло приятным домашним теплом, а от сивухи теплело на сердце.
— Неплохо живете, господин министр. Дом свой, печь полна снеди, и дети сытые! — то ли льстил, то ли подсмеивался Данилевский. — О жене-красавице и говорить нечего. За такую любой бы из наших офицеров в огонь и полымя пошел.
- Была у меня и русская, — вздохнул Сергей. — Сжили со света нехристи. Поехала с освобожденными пленными в Оренбург — самой ей голову срубили, а сын потерялся. Может, слышали об этой истории, господин полковник? Мне бы только узнать, жив ли мой Кирилка. Если верить главному караванщику, то его вроде бы приютили какие-то люди.
Данилевский задумался.
— Бог даст, если вернемся в Россию, слово даю, отыщу вашего сына, коли жив! — пообещал Данилевский. — А как отыщу — сообщу о нем с каким-либо купцом. Только и вы позаботьтесь обо мне и моих товарищах, не дайте сложить косточки на чужбине.
— Да что там говорить, ваше высокоблагородие. После обеда отдохнете малость, а как смеркнется, так и отправимся к главному министру, Он меня не раз выручал.
Вечером, в потемках, сели на лошадей, проехали по запорошенным улочкам, выбрались к подворью Юсуф-мехтера, потревожив стражников у ворот, и вскоре были в огромной гостевой комнате главного сановника. Хозяин удивился появлению русского гостя, однако сдержался от выговора Сергею. Глаза лишь выдавали, как недоволен он самовольством пушкаря, Сергей в мыслях возблагодарил Бога, что не кинулся «а него мехтер — можно было ожидать и этого, зная нрав именитого старика.
— Юсуф-ака, ты мне Бог и царь, ты моя надежда и опора. Благодаря тебе я живу и дышу, выслушай еще раз! — садясь, с жаром заговорил Сергей.
— Что случилось, дорогой топчи-баши? — холодно спросил визирь. — Разве кто-то из наших обидел русских? Или у них кончилась еда? — После вопросов он протянул руки Данилевскому для пожатия.