- Брось. Я бы не сильно расстроилась, даже если бы меня уволили.
Я непонимающе поднимаю брови, а она продолжает:
- Я не очень держусь за свою работу… и вообще.
- И вообще?
- И вообще за все остальное. Есть – отлично. Нет – значит так и надо. Все мы когда-нибудь умрем, так что может лучше сразу, самому, чтоб не мучиться… А что? Перед Новым Годом под бой курантов, так даже романтичнее.
- Заткнись!
Вера ошарашенно хлопает глазами. Рот еще открыт, но она наконец умолкает. И я перестаю слышать весь этот косноязычный бред!
Сейчас вместо талантливой девушки в пальто не по размеру, я вижу свою дочь. Ведь Вера тоже чей-то ребенок. И о ней тоже болит чье-то сердце. Смотрю и понимаю, что если после всего, что я прошла, после всего, что сделала ради Сашиного благополучия, счастливой жизни, красивых платьев, ровных зубов, танцев, витамин и отпуска на море, она задвинет мне что-то такое… убью собственными руками!
- Ты если задумала с моста прыгать, так прыгай уже сейчас!
- А тебе что?
- А я бы на это посмотрела. Не часто таких идиоток встретишь!
- Ира, не нарывайся, а?
- А то что? Назло мне таблеток наглотаешься?
Не понимаю почему, но меня колотит даже сильнее, чем после истерики Ольги Юрьевны. У той хотя бы был повод.
Разворачиваюсь в сторону двери, но чувствую, что не могу смолчать. Что ярость уже клубится в легких и ей нужно дать выход, иначе задохнусь.
- А знаешь, что?! Раз решилась – умирай! Может кому-то от этого даже легче станет. А вот я буду жить, и жить так, как я хочу: красиво, с размахом! Я очень, очень сильно люблю жизнь, Вера и не тебе меня судить за это! Не всем повезло родиться вот такой как ты, некоторые с мясом выгрызают то, что другим просто дано! Ты у нас кто, москвичка в седьмом поколении с Патриарших? Чуть что, ложишься на рельсы и стонешь? А я нет, и пока ты думаешь умирать, я готова бетон жрать, не спать и пахать как лошадь, для того чтобы жить! Господи, ты даже не представляешь, на что я готова, чтобы жить и чтобы жила моя семья! Но ты этого конечно не поймешь, тебе и не надо! Тебе бы пафоса побольше, и декаданс на всю мощь! Умиральщица хренова! Просто мать свою пожалей, дура!
- Ир, ты чего? - Меня трясет. Руки дрожат как в припадке, зубы звонко стучат друг от друга, как бы крепко я не сжимала челюсть. – Ир, ты плачешь? – Вера прижимает меня к себе, кутает в свое широченное пальто, пытаясь согреть, но холод не проходит. Он давно забрался под кожу, и сводит меня с ума. – Ирочка, прости, пожалуйста, я не хотела тебя обидеть.
Утыкаюсь носом ей в плечо и плачу. Плачу так отчаянно, как могут только дети. Вера обнимает, обволакивает, баюкает. Мне кажется, или от нее пахнет моей мамой? Ее духами, ее нежностью. Господи, как же я по ней скучаю!
- Ты тоже прости, Вера. – Чтобы не всхлипывать, кусаю губы. - Боже, сколько я тебе наговорила, прости, пожалуйста! Я так виновата…
Она прижимает мою голову к себе, гладит по волосам, поправляет мне воротничок на рубашке, убирает выбившуюся прядь за ухо, стирает пальцами слезы, как будто это просто соринки под глазами.
- Все будет хорошо, Ирочка! Правда. Мы с тобой не пропадем, ты смотри, какой зубастой оказалась, а все овечку из себя строила.
Я стараюсь выдавить из себя улыбку, стараюсь хоть на секунду перестать плакать.
- Я и есть овца, Вер.
- Ой, да не гони! Ты меня чуть не загрызла сейчас. До сих пор вон, коленки трусятся от страха! И вообще, - в этой нелепой шапке Вера похожа на смешного гнома. Кивает и шапка наклоняется вместе с ее головой: - не обижай меня, я не москвичка какая-нибудь. Из Таганрога! Слышала такой? Вот то-то же, мы еще в гости ко мне поедем, ну, перестань.
И она еще крепче обнимает меня.
А я наконец перестаю плакать.
Глава четвертая. Егор
Как можно назвать женщину, которая приводит своего нового ебаря в мой ресторан?
Легкомысленной?
Глупой?
Подлой?
Иру я не отноcил ни к одной категории, вплоть до сегодняшнего вечера, пока не увидел, как она флиртует с кем-то за тем столом, за которым недавно ужинали мы. И одно только это бесит до зубовного скрежета.
Мой стол, мой ресторан, моя женщина. Моя по праву, я ее выбрал, занял, застолбил. И какой-то тип рядом.
Это точно не ее отец, не брат и даже не друг детства.
С друзьями себя так не ведут.
Несколько минут я наблюдаю за тем, как они беседуют. Ярость настолько слепит, что я едва вижу, как она смеется, прикрыв ладошкой рот. Подло смеется. Будто бы надо мной.