Но, центуриону Дубинию было также далеко до кресла наместника, как простому смертному до звезд. Он не мог претворить в жизнь свои планы относительно галлов, но он был в состоянии сделать их жизнь невыносимой. И он делал все, чтобы осложнить жизнь обитателям вверенной ему на попечение территории, прослыв среди галлов жестоким и бездушным врагом, посчитаться с которым они давно мечтали. Именно в его владениях, чаще всего вспыхивали восстания и мятежи. Именно центурион Дубиний, спалил больше всех галльских селений и перебил жителей, дерзнувших бросить вызов империи.
Поход на усмирение очередной галльской деревушки, был для Дубиния обыденным делом. Имевшаяся в наличии сотня легионеров, при поддержке конного десятка Лешего, легко решала подобные задания. Вряд ли мятежники смогут оказать им сколько-нибудь серьезное сопротивление. Разве только соберутся силами сразу нескольких деревень. Но это вряд ли. Они слишком напуганы. Еще свежи в их памяти события черного для Галлии дня, когда они бесславно лишились армии, а с нею и большинства мужчин. Шпионы Дубиния, шныряющие по галльских поселениям под видом нищих и бродяг, вынюхивая все, что может представлять ценность для центуриона, ничего не сообщали о готовящемся заговоре. Значит, силы варваров ограничены одним поселением. Его защитников он перебьет максимум за час, как это бывало уже не раз, если им на помощь не придет что-нибудь сверхъестественное, что смогло бы помешать Дубинию в стремлении превратить в груду пепла, очередную грязную деревушку. Чем больше он их спалит, тем ближе приблизится к своей мечте, - очистить Галлию от человеческих отбросов, заселив людьми, более достойными равнин, лугов и лесов, раскинувшихся за пределами военного городка.
Дубиний был не молод. Прослужив верой и правдой много лет, он дослужился до центуриона, пройдя путь от рядового легионера, понимая, что большего достичь, ему не удастся. Место наместника для него также недостижимо, как и двадцать лет назад, когда он, будучи еще совсем зеленым юнцом, вступил в легион, чтобы увидеть мир, и бросить его к своим ногам. За десятилетия службы, он прошагал половину мира. От знойной Африки, до суровой Галлии, крепя мечом величие и славу Римской империи, неся цивилизацию в мир варваров.
Он ненавидел варваров, какого бы цвета они не были, и какому бы богу не поклонялись. Черный, белый, продубленный ветрами до коричневого цвета абориген невиданной ранее страны, все равно оставался варваром. Полным ничтожеством перед величием Великой Римской империи и перед ним, Дубинием, грозным оружием империи. Даже если жители покоренных стран рядились в золото и парчу, для него они все равно оставались варварами, которых нужно безжалостно истреблять. И лишь немногим, как высшее благо, сохранить жизнь. Сделать рабами, бездушными вещами в руках избранного народа. Что касается шитой золотом парчи, сорвать ее прочь, чтобы не примазывались варвары к цивилизации, которую олицетворяет Дубиний и его товарищи по легиону.
Все отобрать и поделить между более того достойными людьми. Они найдут применение золоту и парче, и прочим драгоценным вещицам, изъятым у варваров. Золото осядет в трактире, а в парче станут щеголять путешествующие с легионом шлюхи. Они более достойны этого, нежели презренные варвары. И Дубиний не упускал случая облегчить варваров на золото, которое скрашивало жизнь легионерам, денно и нощно несущим службу на благо империи.
Для поощрения легионеров, императором был издан указ, отдавать захваченные в бою города на три дня в полное распоряжение воинов. Все, что смог добыть легионер за эти дни, его. Золото, драгоценности и даже рабыни, которыми можно попользоваться в свое удовольствие, а когда игрушка надоест, продать торговцам, сопровождающим легионы во время странствий. Или обменять на пару кувшинов мерзкого на вкус вина, которое подают в тавернах. Гнусное пойло, которое хозяин наверняка разбавляет ослиной мочой, для придания ему еще большей крепости и омерзительности. Проиграть в кости собрату по оружию, или просто подарить. На худой конец раба можно убить. Раб существо бездушное и безголосое, скорее вещь, нежели человек. Коврик, дышащий воздухом, об который можно вытирать ноги.
Дубиний люто ненавидел варваров всех мастей, откуда бы родом они не происходили. Злые языки, шептавшиеся за спиной центуриона, поговаривали, что неспроста в душе у Дубиния такая ненависть. Дубиний был гражданином Рима и всегда кичился своим происхождением среди легионеров, большая часть которых была наемниками, поступившими на службу империи за звонкую монету. Коей император щедро расплачивался с армией, берегущей власть и могущество империи, выдавливая все соки из бесправных рабов и преступников.
Любил Дубиний за кубком вина разглагольствовать о своей юности, когда он, будучи пацаном, бродил по улицам вечного города, еще не помышляя о службе в легионе. Подолгу и с упоением рассказывал о роскошном доме в центре Рима, не менее великолепном, чем особняки римской знати. О том, как он жил в роскоши, ни в чем, не испытывая нужды. И что в легион пришел не из желания заработать, а из высших побуждений, не имеющих ничего общего с презренным металлом. О своем детстве и юности, о квартале, в котором родился и рос, Дубиний мог разглагольствовать часами, но стоило разговору зайти о родителях, как он либо замолкал на полуслове, либо переводил его на другую тему, или же отделывался односложными фразами. Разговора о родителях он старательно избегал и на основании этого злые языки, шепчущиеся за спиной центуриона, решили, что Дубиний, незаконнорожденный сын знатной римской матроны, плод любовной связи с рабом. Либо рожден от богатого римлянина наложницей, его рабыней. Иначе, зачем Дубинию что-то скрывать, стесняться родителей, если его рождение законно и пристойно.
Если он что-то скрывает, значит один из его родителей, раб. Дубиний молиться на них должен, что избежал участи раба, став воином, а не вещью. Возможно, один из родителей был не рабом, а вольноотпущенником, с дарованной вольной от хозяина, или госпожи. Нередки были случаи, когда наложницы рожали детей бездетным супругам, и получали вольную, а также некоторую суму для возвращения домой. Ребенок оставался в римской семье, не догадываясь о своем истинном происхождении, искренне считая себя ребенком воспитывающих его родителей. Подобное процветало в семьях, в которых один из супругов по какой-либо причине не мог иметь детей, хотя и очень хотел. Когда ребенок рождался, надобность в биологическом родителе отпадала. Более того, настоящая мать ребенка, становилась лишней в доме господина, и ей надлежало уйти, получив за ребенка свободу.