Удивительную же броню, а в том, что это была броня, сомнений не было, она снимать не торопилась. Хаук сказал, что снять его может только она сама, когда придет время. Это было очень комфортное, легкое одеяние, и пользоваться им было совсем не сложно. Оно не стесняло, не мешало справлять естественные потребности. Да и тело в нем удивительным образом оставалось чистым. И, конечно, эта вещь придавала ей сил, потому что это подарок от него. Первого и единственного в ее жизни возлюбленного.
Кузнец крепко-накрепко засел в ее некогда остывшем сердце. Но при мысли о нем, в душе зияла пустота. Будто нет его больше в этом мире. Но, он обещал найти ее. И она верила в это обещание. А время шло…. Дни, недели, месяцы. А он все не приходил. Тоска по любимому человеку, как и сама любовь, были так непривычны и новы для Сольвейг. К боли телесной она была готова, а вот к душевным ранам — увы. Это измождало и без того ослабшую деву. Конечно, королева мать и резко подобревший король отец, делали все возможное, чтобы успокоить дочь. Отвлечь от грустных мыслей. Обнадежить по возможности. Но предчувствия становились все тревожнее, все темнее.
Так прошло несколько месяцев. Жизнь, которую Сольвейг взрастила в себе, наконец, попросилась наружу. Случилось это внезапно. И совсем не вовремя. В одно прекрасное солнечное утро, она стояла перед большим зеркалом в длинной галерее, и поглаживала округлый живот. Странный доспех был достаточно эластичен для этого. Но, что-то пошло не так. Показалось что стеклянная гладь зеркала, вдруг, покрылось множеством мелких трещин. Сольвейг вздрогнула, по телу пробежала прохлада. Один за другим, части ее доспеха, словно скорлупа стали отделяться от тела. Они глухо падали на мраморный пол галереи, обнажая ее тело. В конце концов, она осталась стоять босиком на холодном полу, среди кусков странного материала, напоминавших то ли сброшенную кожу, то ли странные опавшие листья.
— Вот и время пришло, — прошептала она еле слышно — А тебя все нет и нет….
Глава 25
Неизвестно сколько времени прошло, с того момента как Арон погрузился во тьму, прежде чем он ощутил какое-то присутствие. Что-то такое родное, отзывавшееся в душе теплом и светом.
— Кто здесь? — подумал Арон.
— Твое прошлое — эти два слова, словно ножом резанули по сердцу.
— Отец! Где ты? — Взволновался кузнец.
— Теперь, я везде….
— Позволь увидеть тебя! — взмолился он.
— Изволь…
Образ отца плавно возник перед глазами. Он был светел, спокоен и умиротворен.
— Чем ты занят сын, и почему ты здесь? — спросил он первым.
— Я… не знаю, — вдруг осознал Арон. Он четко помнил, кто он есть, но не более того. Попытки вспомнить что-то еще ни к чему не приводили.
— Тебе рано тут быть — заявил отец, — у тебя еще очень много дел и они не початы.
Арон вдруг вспомнил вопрос, который, наверное, долго мучил его раньше. И понял, что задать его нужно именно сейчас, иначе такого шанса больше не выпадет.
— Кто я отец!? Кто мы такие и откуда?
— Мы люди — лаконично ответил он. — Только зародились мы не здесь. Мы — это все, что осталось от другого народа. Последние.
— Последние? Почему?
— Я не хотел, чтобы ты спрашивал об этом. Чтобы ты знал. Этот груз не для тебя сын. Я хотел, чтобы ты начал все с начала. Чтобы у тебя была своя, не похожая на мою жизнь. И свое будущее.
— Зачем ты дал себя убить, отец?
— Прости, я хотел позже все тебе объяснить, чтобы ты успел пожить простой, счастливой жизнью, но, в планы вмешались обстоятельства…. Я прожил гораздо дольше, чем ты можешь представить. Я смертельно устал. Кроме того, я дал тебе все, что было нужно, и не хотел мешать. О смерти я подумывал часто. Просто эти молодые, горячие люди помогли мне не в то время. Это было так неожиданно, что я практически не почувствовал боли. Да, я боролся до конца, чтобы ты мог мной гордиться, но для себя уже все решил. А потом, наступило долгожданное облегчение.
— Я всегда тобой гордился… Это не справедливо, отец! За что ты так со мной!?
— Я знаю…. Это эгоистично с моей стороны. Здесь, в тишине и покое, я понял это. Но уже не смог изменить. Я виноват. Гордыня подвела меня, сын. Кроме того, я не думал, что ты будешь за меня мстить. Своим эгоизмом, я сам свел свои же труды на нет. Ты обагрил руки кровью. Прости и за это, сын. И за то, что дважды пришлось сжечь наш дом. Я кругом виноват, от этого не уйти.