Но сейчас, стоя здесь полностью обнаженная и одна — я проливаю единственную слезу. За моего отца. За маленькую девочку, которой я была, и у которой отняли всё, что было.
У меня скатывается слеза, поскольку эта девочка исчезнет навсегда через шесть лет после того, как обманула смерть.
Я вытираю слезу и надеваю синюю больничную рубашку, завязывающуюся сзади. Выхожу из кабинки, вхожу в комнату, где будут выполняться мои процедуры. Требуется всего двенадцать часов, чтобы сделать из меня полностью нового человека — с новым носом, новой кожей, фарфоровыми винирами на зубах, с более полными скулами, и новыми сиськами. Я хотела, чтобы они удалили шрамы на моём бедре — но потребуются месяцы выжигания лазером, чтобы избавиться от этого кошмара. Вместо этого я набью татуировку, когда вернусь в Штаты.
Когда ложусь на операционный стол, медсестра возвышается надо мной с маской в руке. Прежде чем она опускает её, доктор показывает ей подождать.
— Последний шанс, — говорит он мне. — Вы уверены, что хотите пройти через это? — Он превосходный хирург, насколько я выяснила, и добрый семейный человек. Хотя он азиат — он напоминает мне моего отца. В его глазах есть патриархальная доброта, которую я не видела очень долгое время.
— Уверена, — говорю я, жестикулируя, чтобы медсестра опустила маску.
— Вы станете ещё более красивой, — произносит хирург несколькими мгновениями позже, и всё становится чёрным.
Требуется две недели, чтобы достаточно восстановиться после операции, чтобы свободно перемещаться, и один месяц, прежде чем я стану напоминать нормального человека. Я провожу время у бассейна в самой дорогой гостинице в Бангкоке, меня посещают только медсестры, которые проверяют заживление моих ран, и официантки, которые приносят мне напитки с зонтиками.
На протяжении всего времени, все внутри меня кипит так же, как и последние шесть лет. То, что было рождено, как страх и печаль давно переродилось в ненависть и гнев. Через пять недель после моей операции, я возвращаюсь в США, вызываю такси из аэропорта Лос-Анжелеса, и направляю водителя к «Винис-Бич». Наконец-то, после шести долгих лет — я отомщу.
Жарко, я ощущаю бусинки пота, которые начинают собираться между моими новыми грудями. Забавно, я всё ещё привыкаю к фактическому наличию чего-то приличного на моей грудной клетке. Хотя, невозможность спать на животе — отстой. Как только всё закончится, я определенно их уменьшу. Пока же у меня полная чашка пятого размера. Поскольку я точно знаю, что Дорнан «През» Росс любит: брюнеток с большими сиськами и загорелой кожей. Я вообще-то удивлена, что он вообще изнасиловал меня. Старая я — определенно не его тип.
Я останавливаюсь перед «Ва-Ва-Вум» — стриптиз-заведение, которое принадлежит и управляется клубом, всего лишь в несколько кварталов от клуба «Братьев-цыган». Когда мой отец был жив «Ва-Ва-Вум» был фактически элитным бурлеск-клубом. Никаких приватных танцев. Никаких проституток. Никакой грязи. Дорнан изменил всё это после того, как убил моего отца.
Я толкаю дверь, открывая, закатывая свой маленький чемодан позади себя. В нём всё, что мне потребуется для прослушивания в бурлеск-шоу. Костюм, некоторый реквизит, косметика. Я танцевала в своей затемненной спальне в штате Небраска в течение многих лет, практикуясь всё время именно для этого момента.
Клуб тёмный и пахнет как несвежее пиво, смешанное с дешевыми духами, с оттенком пара посудомоечной машины. Сегодня четверг. Несколько сотрудников расположились вокруг барной стойки в конце большого открытого пространства клуба, и привлекательные женщины в маечках и джинсовых шортах практикуют свои шаги и сплетничают на сцене. Середина места пустынна, и я стою в центре овальной комнаты, моё прошлое пульсирует в голове как пулевое ранение с сочащейся кровью. Я снова смотрю на сцену и вспоминаю то, что произошло там шесть лет назад.
— Давай, дорогуша, — смеётся Дорнан, подталкивая меня в круг, сформированный его шестью сыновьями. Старший — Чад, поймал меня за плечи и раскрутил так, чтобы я оказалась лицом перед каждым, кроме него.