А с Романцовым на собрании поставлю вопрос ребром. Хватит.
Закуриваю, поднимаюсь размяться. Идти домой не хочется, но пора ложиться, в шесть я проснусь непременно.
Черная туша громоздится поодаль, почти не различимая в темноте. Подхожу, хлопаю по лохматой шее, говорю:
— Покойной ночи, Иннокентий Палыч.
Кешка не отвечает, как всегда. Гордый, черт.
Ивашнев. «Батый приехал. Будет разгон!»
Ночное появление Батыева было эффектным и чуть даже опереточным.
Батыев — на вид ему сорок два, сорок пять от силы — высок и украшен седой прядью, несколько нарочито броской в густых черных волосах. Под могуче раскинутыми бровями начальственно-весело поблескивали самоуверенные глаза. Кожаная с напуском куртка, обильно обеспеченная карманами и «молниями». Громкие сапоги. Набитый патронташ. Охотничий нож на ремне. Дорогой чехол для ружья. Таким предстал Батыев.
За ним шофер внес рюкзак и брезентовый мешок, положил в угол. Осторожно взял из рук Батыева ружье. Потоптался, вышел на веранду. Батыев мгновение постоял посреди комнаты, подождал, пока Сазонкин застегнет штаны, и тогда протянул ему руку, с изучающим интересом поглядел на меня, сказал:
— Мне доложили о вас. Рад познакомиться. Извините, что поздно врываюсь.
Он сказал без акцента, чисто произнося окончания, слишком чисто и аккуратно. Я понял: самолюбив и, став руководящим лицом, упрямо учился неродному для него русскому языку, чтобы не дать малейшего повода для усмешки. Извинился же он ровно и безразлично, заранее уверенный в том, что ему простится абсолютно все, а если кому-то и покажутся обременительными слова и поступки Батыева, то самому Батыеву нет до того решительно никакой заботы.
Сбросив куртку, Батыев отстегнул затем патронташ и охотничий нож, кинул на мешок, закатал выше локтя рукава рубахи, распахнул пошире ворот и лишь тогда сказал Сазонкину, а может быть, и мне тоже:
— Садитесь, будем ужинать.
Сказано было с убежденностью, исключающей сомнение в том, что разбуженные среди ночи люди могут отказаться. И я почувствовал: отказаться не смогу, хотя есть не было ни малейшей охоты. Сазонкин же принялся молча надевать рубаху — до того был в майке.
— Джейрана взял, — сказал Батыев с ноткой хвастливости. — Тетя Саша готовит шашлык. Виктор! — крикнул он в дверь. — Ты где запропал?
Вместо шофера в комнату вошел Романцов — нас познакомили вечером на улице, мельком, — пожал руку Батыеву с некоторой небрежностью и сел без приглашения прямо к столу.
— Все в порядке, — сказал он. — Завтра.
— Хорошо, — сказал Батыев и едва заметно повел глазами в мою сторону, я подумал, что, наверное, лучше бы удалиться, но было поздно и уходить на двор не хотелось, и вообще, пора спать, но я понял: пока не поужинают, уснуть не удастся, и стал ждать ужина, прислушиваясь к отрывочному разговору и не собираясь принимать участия в нем.
То, что Батыев не подчеркивал ко мне особого, выделяющего внимания, мне понравилось — всегда меня привлекали те, кто умел быть естественным и держаться так, как им хотелось. Поведение Батыева было естественным, даже некоторая рисовка своею размашистостью и уверенностью выглядела естественной рисовкой, если можно так объединить два столь противоречащих друг другу понятия.
А разговор вели отрывочный, неясный для меня, беседовали, собственно, двое, Сазонкин лишь изредка вставлял реплики, отвечал на вопросы Батыева.
Шофер Виктор и тетя Саша внесли тарелку хлеба и громадную алюминиевую — целый таз — миску с шашлыками, нанизанными на шампуры, Виктор посмотрел на Батыева вопросительно, тот кивнул, и сейчас же из рюкзака была извлечена фляга, появились граненые стаканы и серебряная, вызолоченная изнутри стопка.
Разливал Виктор, относившийся к «хозяину» без лишнего подобострастия, но и без признаков фамильярности, он тоже привычно сел за стол — так, очевидно, было заведено у них давно. И тетя Саша села — правда, после того как велел Батыев, — и выпила вместе со всеми достаточно лихо.
Шашлык удался на славу; то ли от его запаха, то ли от спирта у меня разыгрался аппетит и не клонило спать, деловой отрывистый разговор закончился — при Викторе, тете Саше и, должно быть, при мне вести его не пожелали. Батыев ловко обобрал сочными губами с шампура мясо, держа шампур обеими руками за концы, перемолол, похрустывая, шашлык и велел налить еще, спросив тем временем у меня: