— Спасибо, тетя Саша, пойду в столовую, посмотрю, чем народ питается.
Сазонкин куда-то увильнул, шофер остался в гостинице — доедать вчерашний шашлык, наверное. Мы с Батыевым отправились вдвоем.
На крылечке столовой полно людей. Перед Батыевым расступаются. Слышу, как позади кто-то говорит:
— Батый приехал. Сейчас будет разгон.
Это сказано тоном, не очень понятным мне — то ли уважительным, то ли насмешливым, а может, боязливым.
Столовка явно мала. Длинная очередь тянется к буфетному окошку — там выдают жетоны. Другая очередь толкается у «амбразуры» — раздаточного окна. И по нескольку человек торчит у каждого квадратного, с гигиеническим так называемым покрытием, столика, покрикивая на тех, кто сидит. Некоторые приладились на подоконниках, иные едят стоя у стенок.
Разноголосый шум заполняет помещение.
— Петь, занимай место на крейсере!
Догадываюсь: «крейсер» — единственный длинный стол посредине зала.
— Чего там возишься, будто на Москву билет компостируешь!
— Вот Самарканд — это город, там даже копченую селедку продают.
— Зачем кричишь? Где у тебя гуляш, печенка у тебя, смотри! — это доносится из «амбразуры», повариха сердится.
— У самой печенка! Гуляш вали!
— Пиво лучше, чем вода, водка — тоже, но дороже.
— Пи-иво! Эк чего захотел.
— Пей лимонад! Ведро лимонада заменяет сто граммов сливочного масла.
— Миша! Шевелись! Спешим покорять пустыню.
— Томатный сок лучше. Особенно с водочкой пополам. Коктейль «Мушук».
— Опять гуляш с макаронами? Сколько можно макаронами пичкать.
— Не бреши зря.
— Собака брешет. И еще Сазонкин.
— Высокое начальство критикуешь?
— Посторонись, граждане, перед ударником комтруда!
— Миша, поторапливайся. Жми в ударники тоже!
Стучат по мискам алюминиевые ложки. Наклонившись над столом, бородатый — наверное, таджик — со свистом уплетает лагман, вкусное блюдо, я распробовал там, в республиканском центре: длинные макаронины без отверстий, в бульоне, желтом от жира. Рядом двое, тоже бородатые, с детскими глазами, вдумчиво едят розовые кирпичные пряники, запивают лимонадом. На них покрикивают, чтобы освобождали место, а они будто не слышат и вдумчиво хрумкают пряниками. Парень в матросской тельняшке пьет компот, прихватывая губами сушеный урюк. Звенят миски. Звенят бутылки от лимонада. Гудит столовка на разные голоса.
За буфетной стойкой, отделенной стеклянной переборкой с окошечком, — вчерашний мой знакомец, носатый, с полированной головой. Он в грязном халате, лысина блестит, от нее зайчик бегает по низкому потолку. Носатый не отвечает никому, он молча выслушивает, молча протягивает жетоны, кидает вместо сдачи коробки спичек, хотя мелочи ему протягивают полно и сдача нашлась бы. Никто не обижается: дядя Миша выполняет план, это понятно каждому. Его только поторапливают, остальное — чепуха.
— Давай шпарь, Миша!
— Дядь Миш, жми.
Но вот, держа в каждой руке по бутылке с кефиром, от буфета отходит приземистый, в солдатской гимнастерке и солдатских шароварах, заправленных в носки. Спортивные тапочки подвязаны шнурками.
Взбултыхивает кефир, выдавливает пальцем зеленую фольгу, срывает ее и бросает на пол. И тотчас из горлышка ползет, как бродящие дрожжи, белая пузырчатая масса.
— Газированный! — провозглашает парень. — Газированный кефир столетней давности, кушайте, товарищи трудящиеся, на доброе здоровье.
Он говорит, ни к кому особо не обращаясь, но жаждая всеобщего сочувствия, и, как ни странно, его слышат в разноголосом шуме: когда затевается скандал, это всегда слышат.
Парень оглядывается, примериваясь, кому бы высказать негодование, и двигается было снова к буфету, но тотчас поворачивает, идет прямо на Батыева. Пенистая масса ползет через край бутылки, выплескивается ошметками на пол, на спортивные тапочки.
— Товарищ начальник, — говорит парень, останавливаясь напротив, горлышки бутылок нацелены вперед, пенистая масса лезет и лезет. Шум стихает окончательно, будто выключили радиоприемник. — Видали, товарищ начальник? Видали, чем рабочего человека потчуют, гады?
— А ну, — говорит Батыев повелительно, — давай сюда.
Берет раскупоренную бутылку, запрокидывает кверху донышком, почти в одно мгновение выпивает остатки кефира, потряхивая бутылку, чтобы поскорее опорожнялась. Шарит в кармане. Извлекает монеты, протягивает парню, говорит:
— Ерунда. Хватит болтать. На то и кефир, чтобы быть кислым.
Тот молчит озадаченно, потом выдавливает фольгу на второй бутылке и кричит с надрывинкой: