Домой для этого ехать было не обязательно, ноут у меня с собой, как раз на пару часов аккумулятора хватит.
Так и сидел, большую часть времени переписываясь с народом. Зато причесал все аккуратненько, а то у меня там местами разные шрифты и размеры из-за копипасты. Чтобы потянуть время, форматировал каждую страницу отдельно, заодно и перечитал, кое-что поправил, кое-что переделал, кое-какие места по пунктуации уточнил у Ники. Ей хорошо, даже не надо правила помнить, как-то по-ведьмински она расставляет это все. Хотя и у меня не все так плохо, спасибо маминым гуманитарным генам и привычке читать книги, привитой с детства.
В пятнадцать минут пятого уже, наконец, можно было выдвигаться. Время позволяло, так что я не поленился сделать крюк и заехать в мамину любимую булочную за ее любимыми пирожными, ну и нам с батей взял сладких булок. Уже когда я парковался у родительского дома, начал потихоньку накрапывать дождь.
Чтобы не создавать лишнюю суету, я прихватил из бардачка ключи. Поднялся на лифте, потому что дико влом было переться по лестнице, отомкнул дверь, потянул ее на себя и от неожиданности отшатнулся.
— Бать! — возмутился я, а этот старый пень, стоявший прямо за дверью, только пакостно захихикал.
— Мусор вынеси, как раз пришел, — мы с ним обменялись пакетами, и я потопал к мусоропроводу, недовольно бурча под нос.
Что батя, что Макс, оба обожают притаиться за углом и шугануть кого-нибудь до кирпичей. Вернее, Макс обожал.
Раздосадованно хлопнув дверцей, на обратном пути я глубоко вздохнул и постарался успокоиться. Законы природы, все такое.
— Спасибо, что купил мне пирожные, — мама так светло мне улыбнулась и так обняла, что я невольно расслабился.
Вот уж кто всегда старается быть на позитиве, даже если устала или болеет. Зато батя очень воинственно защищает ее покой и довольство.
— Ну как я мог не купить, — обняв ее в ответ, хрупкую, как молоденькая девушка, я чмокнул ее в щеку.
— Руки помой, а потом уже мою жену трогай, — проворчал отец, показав мне свой дохера внушительный кулак.
Я показательно поднял раскрытые ладони, а мама тихонько засмеялась, отлипая от меня.
Пока я прямо в кухонной раковине мыл руки после улицы и мусора, батя открыл для мамы банку горошка, она убрала пока что свои пирожные в холодильник. Мамуля так их обожает, что мы с отцом к ним даже не прикасаемся, чтобы ей побольше доставалось, да и, в общем-то, оба не особо любим вишню.
— У мамы тут ещё не всё готово, пошли покурим, — предложил он, я кивнул, вытирая руки.
— Как-то я не заметила, как подзатыльники за курение сменились совместным курением, — хмыкнула мама, перемешивая салат.
— Граница была очень четкая, — усмехнулся я, похлопывая себя по набедренным карманам в поисках пачки.
— Совершеннолетие называется, — приобняв маму со спины, батя поцеловал ее в висок и пошел со мной на балкон.
Мамуля, может, и не обратила внимание, а я вот точно заметил, как это произошло. Ровно в день моего восемнадцатилетия мы с батей стояли трепались вечером на улице, и он предложил мне сигарету. Признал мое взросление молча, но очень убедительно. А на следующий день мы всей семьёй поперлись в тату-салон, потому что «будет восемнадцать, хоть весь забейся», и я эскизы выбирал очень увлеченно, даже их торкнуло. За два сеанса я набил себе молнию на шраме и рукав, правда, решил на всю руку не замахиваться, только от локтя до запястья. Батя ебанул себе здоровый и очень хитровыебанный кельтский узел на плече, не отходя от своего весьма стереотипного внешнего вида. Мама на левом запястье сделала дату моего рождения, день рождения отца без года, потому что в этот день они поженились, и ещё день, когда он сделал ей предложение, как раз в мае; на внутренней стороне правого предплечья набила какое-то соцветие чего-то тропического, с узкими венчиками и несколькими листиками, сказала, что это офигенский и уникальный цветок. На следующий день батя вернулся с работы с повязкой на левом предплечье и не снимал ее, пока вторая татуировка не зажила. А потом я первый раз за пару лет увидел, как мама плачет. До этого она плакала только когда я руку сломал и первое место по области взял, а в тот раз — потому что отец набил себе мечеклювого колибри, единственного опылителя цветка на ее руке. Тогда я себя так странно чувствовал, узнав, что довольно грубый и вообще весь из себя суровый батя способен на такую милоту.
— Вы будете отмечать годовщину предложения? — поинтересовался я, пока батя прикуривал. — Двадцать пять лет же.
Он долго молчал, потирая стриженую макушку и выдыхая затяжки через нос, я аж занервничал, потому что явно спросил что-то не то.
— Скажем так, это очень своеобразный праздник для мамы, — в конце концов выдал батя, явно избегая смотреть на меня, — а вот годовщину свадьбы будем, поедем на недельку на Мадейру, она давно хотела.
— Короче, лучше не напоминать? — уточнил я, затягиваясь.
Они не особо распространяются о своих глубоких личных тайнах, а я стараюсь и не лезть, ну его. Хватает того, что смущаюсь, как малой, когда батя маму нагло лапает или возмутительно пошло шутит.
— Типа да, — почесав небритую щеку, он широко зевнул и потянулся, — так, мама сказала спросить, что там у нас по невесткам.
Я аж дернулся. Вот чует эта женщина каким-то местом, когда я начинаю с кем-то встречаться! Каждый чертов раз!
— Ну, невестка — это сильно сказано, — усиленно рассматривая соседний дом, я вдруг даже занервничал. Ох и даст мне батя пизды за Веронику, ох и уебет… А потом ещё Влад добавит, — но постоянная девушка у меня есть, да.
— Мне б в твои годы постоянную девочку иметь, — хохотнул батя, сминая окурок в пепельнице, — ладно, может, и к лучшему. Смотри только аккуратно.
— Смотрю, смотрю, — проворчал я, торопливо докуривая.
Ишь, блин, потянуло их моим половым воспитанием заниматься на ночь глядя. Раньше я свои секретики доверял только маме, лет до десяти. В основном, все они касались Ники. Почему-то мне тогда казалось, что отец засмеет. Потом уже он сам начал проявлять инициативу и учить меня, как понять эти капризные создания и вообще видеть дозволенные рамки. С мамой на более взрослые темы говорить было стыдно, но и до сих пор я бате ни разу про Веронику не обмолвился. Стрёмно. Не засмеет — так пизды даст, чтобы не заглядывался на подругу детства. Хотя теперь уже чего…
На ужин мама приготовила запеченную курицу, салат и рагу. Особо голодному отцу она выдала ещё тарелку супа, я отказался. Пока батя эмоционально и в лицах рассказывал какую-то историю, я вдруг подумал, как охеренно они оба сохранились. Мама тянет лет на тридцать пять, батя тоже явно не на свои пятьдесят пять выглядит. Моложавые у меня родственники, и ведут себя точно не на свои годы, и понимают меня и мои увлечения. Охуительно повезло.
— Кстати, боец, — пока мама суетилась с чайником и булочками, батя положил локти на стол и покрутил головой, хрустя шеей, — раз уж поедем кататься в воскресенье утречком, давай всех ВВС соберём? А то уже скоро май кончится, а мы так шашлычный сезон и не открыли.
— Почему нет, — улыбнувшись, я ощутил ледяные мурашки по спине, но постарался вести себя естественно.
Если Ника не будет против, скажем как раз. Пиздюлей получу. Ох и получу…
— Давно все вместе не собирались, — улыбнулась мама, — сынок, ты чай или кофе?
— Чай, — я потянулся за вибрирующим телефоном.
Ника уже освободилась, сказала, что посидит с народом в кафешке, через часок будет собираться ко мне, интересовалась, я успеваю за ней или ей поехать на такси. Ну, за час, конечно, я чай допью, но не хотелось бы так срываться, всё-таки теплый семейный вечер.
— Я смотрю, у кого-то мы не последняя остановка сегодня вечером, — хмыкнул батя, — прям сейчас побежишь?
Видимо, он не против будет, если я смоюсь пораньше. Так что я написал Нике, что через час буду.