Эга поднялся в свою комнату. И не успел поставить подсвечник на комод, как вдруг в тишине коридора послышался протяжный, заунывный, бесконечно печальный стон. От ужаса у Эги зашевелились волосы на голове. Кто-то ползал и стонал в темноте на половине Афонсо да Майа! Наконец Эга опомнился: в доме никто еще не спит и полно слуг — чего он так испугался! И Эга вышел в коридор, сжимая дрожащей рукой подсвечник.
Это был кот! Преподобный Бонифасио царапал дверь спальни Афонсо и душераздирающе мяукал. Эга оттащил кота от двери. Бедный Бонифасио, толстый и медлительный, отошел, волоча по полу пышный хвост, но тут же вновь кинулся на дверь и, пугая Эгу, стал тереться о его ноги, а потом вновь испустил пронзительный, тоскливый вопль, полный человеческой муки, — он оплакивал хозяина, который всегда гладил его, держа на коленях, а теперь исчез навсегда.
Эга побежал в кабинет и попросил Виласу остаться ночевать в «Букетике». Управляющий согласился; бедное животное — и оно оплакивает свою утрату. Разложив на столе бумаги, Виласа сел поближе к угасающему камину. И, глядя на все еще бледного Эгу, который занял на софе бывшее место дона Диого, произнес раздельно и внушительно:
— Три года назад, когда сеньор Афонсо поручил мне начать здесь работы, я ему напомнил, что, по старинной легенде, стены «Букетика» всегда были роковыми для всех Майа. Сеньор Афонсо посмеялся над моими словами… И все же, увы, эти стены оказались роковыми!
На следующий день, взяв бумаги Марии Монфорте и деньги в аккредитивах и фунтах, переданные ему Виласой у дверей Португальского банка, Эга с сильно бьющимся сердцем, но исполненный решимости проявить выдержку и спокойствие при любом взрыве страстей поднялся в бельэтаж дома на улице Святого Франциска. Домингос, в черном галстуке, на цыпочках прошел вперед и отвел портьеру перед входом в гостиную. Едва Эга успел поставить ящичек из-под сигар с бумагами Марии Монфорте на софу, как вошла Мария Эдуарда, бледная, вся в черном, и протянула ему обе руки.
— Что Карлос?
— Вы сами понимаете, в такие минуты… Это было ужасно, так неожиданно… — промямлил Эга.
В глубоких глазах Марии задрожали слезинки. Она не была знакома с сеньором Афонсо да Майа, даже никогда его не видела. Но это и ее горе, ведь она хорошо понимает, как должен страдать Карлос… Он так нежно любил деда!
— Это случилось внезапно, да?
Эга начал пространно описывать смерть Афонсо. Поблагодарил за венок. Рассказал о стонах и муках бедного Бонифасио…
— А что Карлос? — повторила она.
— Карлос уехал в Санта-Олавию, сеньора.
Она сжала руки в горестном изумлении. В Санта-Олавию! И не написал ей ни слова?.. Мария еще больше побледнела от страха перед столь поспешным отъездом, напоминающим бегство. Наконец промолвила со смирением и доверием, которых не испытывала:
— Да, в такие печальные дни поневоле забываешь обо всем…
Две слезы медленно покатились по ее щекам. При виде ее горя, такого смиренного и тихого, Эга растерялся. С минуту он дрожащими пальцами поглаживал усы и молча смотрел на плачущую Марию. Потом встал, отошел к окну, вернулся и горестно развел руками:
— Увы, сеньора, случилось еще одно ужасное событие, еще одно! Мы пережили страшные дни! Дни скорби и терзаний…
— Еще одно событие?!. — Она ждала, глядя на Эгу широко открытыми глазами, сердце ее замерло.
Эга глубоко вздохнул:
— Вы помните некоего Гимараэнса, который живет в Париже, дядю Дамазо?
Испуганная Мария медленно кивнула.
— Гимараэнс хорошо знал вашу мать, не правда ли?
Она молча повторила кивок. Однако у несчастного Эги слова не шли с языка и на бледном лице застыла страдальческая гримаса; в замешательстве он забормотал:
— Я говорю об этом, дорогая сеньора, по просьбе Карлоса… Одному богу известно, как мне тяжело!.. Это ужасно, я не знаю, с чего начать…
Она сжала руки в мольбе и тревоге:
— Ради бога, говорите!
Но тут край портьеры откинулся и в гостиную вошла Роза с куклой на руках; рядом бежала Ниниш. Мать нетерпеливо крикнула ей:
— Выйди отсюда! Оставь меня!
Девочка в страхе остановилась, ее красивые глаза сразу наполнились слезами. Портьера опустилась, из коридора донесся громкий обиженный плач.
Эга желал лишь одного: как можно скорее покончить с поручением Карлоса.