— Тебе бы только кого-нибудь прорабатывать. Уж больно постаршел.
— За выработку нашего мировоззрения у всей массы ребят, а не у комсомола только должна идти борьба…
— Ну и борись. Но мы нового учителя в обиду не дадим… Сколько ни агитируй.
— Никто не собирается его обижать… Но прощупать мы его должны. Ты идеологически не права. Всегда молодежь была в авангарде. Добролюбов и Писарев были очень молодыми людьми, а они шли впереди всех стариков, звали народ вперед и были вождями революционной демократии. Об этом же, помнишь, и сочинение писали…
— А Некрасов, Щедрин хоть и были стариками, а шли тоже впереди всех.
Рубашкин начал немножко сдаваться.
— Я так думаю, — сказал он, — что Пахарев выпалил эту фразу — «Мы должны учить вас» — из тактических соображений. Неудобно сразу выдавать свои новые установки и восстанавливать против себя старых шкрабов. Вот он их и успокоил этим. Понятно. Но, по всему видать, — парень мировой. Он себя покажет. Во всяком случае, Тонька, я думаю, что он пойдет с нами в ногу… Ну, а не пойдет, пусть пеняет на себя. Его покарает история. Верно?
— Кто не с нами, тот против нас, — крикнул Женька. — Мы — принципиальные. Крепко держим слово, по-пионерски.
Женька записывал все модные слова и выражения и повторял их, как в свою очередь записывал и запоминал сам Рубашкин все самые сокровенные слова, которые слышал от Петеркина. Женька знал, что Рубашкин берет уроки политической мудрости у Петеркина, и, следовательно, тут не промахнешься. Когда он убедился, что никто не хочет поддерживать его реплик, он затянул комсомольскую песню (хотя он и был еще только пионер, но пионерских песен уже стеснялся, считал, что перерос их). И на этот раз все его поддержали. А в саду послышалась бравая, отчаянно-безбожная песня:
Но в это время Марфуша позвонила, и все заторопились.
Иван Дмитриевич объявил, что следующий вопрос на педсовете — информация Петеркина о трудовой политехнической школе…
Пахарев насторожился, он ловил каждое слово Петеркина, потому что уже наслышался о его растущем авторитете среди общественных кругов города. Петеркин стал разъяснять «Положение о единой трудовой политехнической школе».
— На наших школах продолжает красоваться вывеска: «Трудовая школа», но чаще в самих школах нет никакого труда. Я не говорю о нашей школе, тут некоторые сдвиги есть.
— Есть, определенно есть, — подтвердила громко Шереметьева, учительница немецкого языка. — Школа идет по генеральной, бригадный метод внедряется у нас с помощью товарища Петеркина успешно, ученики этим методом довольны… Это его личный вклад.
Евстафий Евтихиевич вздрогнул, взглянул на нее с укоризной. Василий Филиппыч грустно покачал головой. Пахарев с недоумением произнес:
— Бригадным методом довольны? Бригадным?
— Бригадный метод можно считать в основном освоенным. Особенно на уроках обществоведения и немецкого языка, — продолжал Петеркин. — А вот эта проблема — проблема общественно полезного труда — в школе основная, ее поставил перед нами, перед педагогикой Великий Октябрь. Тут мы отстаем.
— Думается, что данный год есть, так сказать, переломный в истории нашей школы, — продолжал Петеркин. — Наш коллектив пополнился новым педагогом, который, несомненно, внесет в учебный процесс самые живительные соки новаторской школы. Она — новая школа — развернет свою работу по трем каналам. Во-первых, хозяйственная работа, во-вторых, политико-просветительная работа и, в третьих, санитарно-гигиеническая… Взять шефство над селом… А борьба с вредителями? А древонасаждения? День леса?.. А сколько увлекательного таит санитария?! Борьба за личную гигиену, за внесение культурно-санитарных навыков в пределы семьи? Возглавлять малярийные кампании… Исполкому надо знать о количестве неграмотных в селе, дается задание школе, школа производит перепись… А почта сколько таит для ребят прелестей? Разносить газеты, письма… Заменить почтальонов.
— Куда же деваться почтальонам, избачам, санитарам… — произнес Евстафий Евтихиевич. — Незадачливые профессии, их легко вытеснить школьниками.