— А что же, не по своей? — с интересом спросил участковый Петр, прихлебывая земляничный чай.
— Как места мне не стало, так и ушел. Долгая история. Может, как-нибудь и расскажу подробно, — сказал поп, но рассказать так и не довелось.
Участковый наезжал еще раз шесть, сказал, что жить отец Палладий может в домике невозбранно, потому что домик со всех балансов снят и никому не принадлежит, да и вообще такое творится, что не до домиков с отшельниками. Расспрашивать поп не стал, ибо не слишком интересовался, что происходит вокруг. Привезенную однажды перцовку лишь пригубил из уважения, остальное выпил сам старший лейтенант.
В последний приезд Петр привез в подарок камуфляжные куртку и штаны. Теплые, удобные. Отказываться было негоже, тем более обе рясы попа совершенно износились, порты тоже пришли в негодность, а камуфляжу, как пообещал участковый, сносу не будет. Не обманул — уж сколько раз отец Палладий за сучки цеплялся, стирал в озере с песком и золою, а лишь выцвела малость одежина. Стало быть, такое вот у него рубище.
С тех пор участковый не приезжал никогда. Что с ним сталось — поп не ведал, но на всякий случай молился за здравие.
Сейчас поп сидел на лавочке в этом самом рубище и читал «Благослови зверей и детей» Свортаута. Он еще ребенком смотрел экранизацию Стенли Крамера, которая с большим успехом шла в семьдесят первом году в советских кинотеатрах. Тот редкий случай, когда фильм не хуже книги…
Отец Палладий добрался до второй главы.
«Увертываясь от хлещущих веток, они бросились в лес, заметались меж деревьев и, наконец вырвавшись из тьмы на поляну, застыли как вкопанные. Лалли-2, с обгоревшей вонючей поролоновой подушкой под мышкой и с включенным транзистором в кармане, сидел перед ними на валуне и держал во рту палец. Они, может, и отлупили бы его за милую душу, но Коттон запретил им подходить — он сам поговорит с Лалли-2. С этими словами Коттон приблизился к валуну.
— Привет! — кивнул Коттон».
— Привет, — сказал детский голос за спиной у отца Палладия.
От неожиданности поп выронил книжку из рук.
2
Стриженый конопатый мальчишка, одетый в оливковую униформу с нашивкой в виде сложной многолучевой звезды на рукаве, держал в руках оружие. В нем отец Палладий слабо разбирался, едва-едва помнил школьные уроки начальной военной подготовки, но на тогдашний автомат Калашникова это было слабо похоже. Короткое, угловатое, с виду из пластика… Кто и зачем дает детям такое?! Или он игрушечный?
— Ты кто? — спросил мальчишка, настороженно глядя на попа.
Поднимая шевелящую страницами на ветру книгу, отец Палладий прикинул, как выглядит со стороны. Старичок в камуфляжной одежде, с длинной седой бородой и редкими волосами, забранными в хвостик, с тяжелым наперсным крестом на толстой цепочке…
— Священник.
— Кто?
«В самом деле, откуда ему теперь знать про священников», — подумал отец Палладий.
— Старик. Живу здесь один… А ты откуда взялся?
— Из леса, — сказал мальчишка и повесил автомат на плечо.
— Из леса?! Вы что, в поход пошли? Или с родителями отдыхаете? Потерялся?
Поп понимал, что говорит много и часто, вот что значит — давно без собеседника, с кошкой Анжеликой особо не подискутируешь…
— С родителями? — недоуменно переспросил мальчишка.
— Извини, я не знал, — смутился поп.
Детдомовский, наверное. Вывезли в «Зарницу» поиграть, или какие у них теперь могут быть игры военные…
— Я из лагеря, — продолжал мальчишка. — Вон там он, лагерь…
Махнул рукой куда-то в сторону озера.
— Я два дня шел, в лесу ночевал.
— Ты что же, убежал? — осторожно спросил отец Палладий.
— Ну. Я на посту стоял и свалил.
— А почему?
— Надоело. Ш-шит… У меня там враги были, короче… И еще воспитателя обозвал…
— И куда идешь?
Мальчишка длинно, прерывисто вздохнул и пожал плечами.
— Не знаю…
— Да что это я?! — всполошился поп. — Ты ж небось голодный! Сейчас уху поставлю вариться. А ты вон, пойди на огород да сорви помидоров, которые поспелее, да зелени всякой хороший пучок…
Мальчишка недоверчиво посмотрел на попа, повернулся и пошел к огороду.