В доме было тихо, лишь какая-то взбесившаяся муха яростно стучалась о стекло. Ахмед скромно и аккуратно ел борщ, стараясь не греметь ложкой. Не столько ел, сколько делал вид, настороженно стреляя взглядом из-подо лба. Наконец отставил тарелку.
— Вкусно очень. Спасибо.
— Эй, сынок, так дело не пойдет, — покачал головой Федор.
Поднялся, достал из буфета бутылку и три небольших рюмочки.
— Вот так… Тебе, я гляжу, терапия нужна. А то совсем как не родной.
— Нет, нам не разрешали! — испугался Ахмед.
— А я — разрешаю! Я — батя твой, понял? И главнее меня сейчас никого нет, вот так! Мать, давай свои котлеты, или что там у тебя…
Марьяна поспешила к плите.
Федор оказался прав — «терапия» подействовала. У Ахмеда и щеки порозовели, и взгляд стал не такой колюче-испуганный.
Было видно: мало-помалу солдатик осваивается в родительском доме.
— Ну, ты хоть расскажи, сынок, как ты там? Как служишь? Вот, гляжу, и орден у тебя.
— Да какой там орден, медаль просто, — смутился Ахмед.
— Просто или не просто, а медали тоже за так не раздают. Ты расскажи, что прошел. Нам же с мамкой тоже знать надо.
— Да что там… у меня всего один бой и был, — Ахмед простодушно развел руками. — Только успели из самолета выскочить, приказ — на позиции. Три километра бегом в зимних комплектах. Дошли до точки, все мокрые, сопли на лету замерзают. Вздохнуть не успели — тут и накрыло. Три десятка ребят с ледника сразу в море смело. Меня командир — за шкирку в расщелину оттащил, посадил за пулемет, сектор показал. Говорит, стреляй. Я и стрелял. Два часа стрелял, пока панцеры не подошли. Вот и все, вот и весь мой подвиг.
Федор покачал головой, сведя брови. Протяжно вздохнул.
— Это кто ж вас так не пожалел? Небось, с норвежских линкоров прилетело?
— Нет, норвежцы сейчас в Баренцевом море застряли, им не до нас, там индусы их жмут. Говорят, нас сверху ударили, с орбитальной батареи. Украинцы, кажется.
Ахмед помолчал, глядя в пустоту.
— Там вообще сейчас ничего не поймешь. Все перемешалось.
— Ну, мы тут тоже мало чего понимаем, — пожал плечами Федор. — Ты, сынок, за свою землю стоишь — вот это понимай. Остальное — пыль. Все эти японцы, арабы, болгары — они за деньги дерутся. Арктическая нефть, алмазы, золото… А за тобой сейчас твоя земля, твои люди, мы с мамкой твоей. Значит, и правда на твоей стороне.
Он помолчал, покачивая головой.
— Слышь, а белорусы-то как? С нами еще?
— С нами, — кивнул с улыбкой Ахмед. — В наших УБК специальности получают, потом в наших же частях служат. И сражаются хорошо. Отлично даже.
— Да отстань ты от него со своей политикой, а? — всплеснула руками Марьяна.
Скрипнув дверью шкафа, она достала стопку вещей и положила на диван.
— Ты переоденься, сынок, тут все чистое. Небось, устал от казенного белья. А лучше вздремни с дороги, я постелю сейчас.
— Это верно, — Федор хлопнул ладонями по столу. — Отдохни часа три, а я пока удочки налажу, наживку заготовлю. К вечером на реку пойдем. Ты такой рыбалки нигде не увидишь, хоть всю землю обойдешь.
— Опять он за свое, — покачала головой Марьяна. — Сын на ногах едва стоит, а ему все рыбалка.
— Да я б и тебя взял, чтоб понимала, что к чему. Но ты ж, старая, всю плотву своим ворчаньем распугаешь.
Ахмед взял в руки мягкую домашнюю рубашку, осмотрел, помял пальцами. Незаметно принюхался, ловя тонкий аромат мыла.
Вдруг помрачнел.
— Вы меня простите, — сказал он. — Я вам подарков никаких купить не успел. С аэродрома — сразу сюда…
— Да какие подарки! Ты — самый главный для нас подарок. Да, мать?
Рыбалка и в самом деле была волшебная. Вода стояла тихая, сонная, будто ее утюгом прогладили. Лишь у берегов иногда раздавался мягкий плеск. Сквозь кроны деревьев сыпало сотнями лучиков уходящее солнце.
Ахмед сидел, неловко держа удочку и улыбаясь. Даже во сне он не ощущал такого ласкового и чарующего покоя. Словно сама жизнь из тайных запасов вручила ему самый сладкий и волнующий свой кусок, непознанный и неисчерпаемый.
— Бать, а вы не сердились с мамой, что я раньше не приезжал?
— Ну, что ты…
— Да нет, понимаю же, надо было отпрашиваться, отпуск заслуживать. Если б я только знал…
— Ты эти мысли брось, — строго сказал Федор. — Какие тебе еще поездки? У тебя учеба, служба. Мы все понимаем. Жизнь сейчас такая, куда от нее денешься? Мы бы к тебе приехали, но сам порядки знаешь…
— Вас бы не пустили, там запрещено, — вздохнул Ахмед. — Знаешь, батя, мне через полгода можно рапорт насчет аттестации на командира роты подавать. Офицерам же можно до трех раз в год отпуск брать. Я тогда сразу к вам, да?