— Идеалы же добрые. Гуманистические. Мы же не медведи.
— Ну, поди, надолби на меня в Amnesty, фифи. Придется вам стать медведями, придется. Без этого никак — только за спинами легионеров. Никак! А я свалю.
— Ну и вали.
— Ну и свалю. Ладно, не крысься — ой, простите меня, господино Рато, фифифифи! Все, долби вечером, как че напишешь.
Попрощавшись, похоже, с бывшим приятелем и новообретенным творческим партнером, Машо спустилось на парковку и выехало на стрит. Как ни странно, был уже самый настоящий вечер — креативные разговоры отняли неожиданно много времени. Но народ не переставал штурмовать шопы и беспорядочно разъезжаться с кучей коробок. Эх, подумало Машо, сейчас бы шопнуть-таки гешу… Ну ладно, завтра аванс. Хотя хавки и химозы в боксе тоже почти не оставалось. Пролавировав минут сорок пять через толпу, Машо довольно легко запарковало мобик, поднялось в бокс, легло на кушетку, включило в очках старый альбом «Лесбитапочек». И отрубило связь. Писать ничего определенно не хотелось, и вообще с трудом думалось о завтрашнем дне.
…Когда Машо проснулось, темы очков подавали ясные сигналы о том, что на дворе — совсем не утро, а уже середина дня. Стоп, сколько тайму? Машо щелкнуло пальцами, включив виртуальную мышь, и покрутило пальцем по одеялу. Часы, часы… Ой, час дня!
Как только был врублен коннект, в левое верхнее окно очков посыпались видеосообщения. Самое мягкое было от Робеспьеро: «Душечко, где сценарий?!». Тон мессаджей Осе был совсем другим. Машо быстро вскочило с кушетки, нырнуло в майку, немного пригладило ершик волос, включило весь свой актерский талант и сразу же начало отвечать на сообщения.
— Друзья, работаю как волк. Через полчаса закончу. Пришлю.
Тут же в окне для мессаджей появилась физиономия Осе.
— Ты что, с дуба рухнуло? Шли сценарий Робеспьеро и мне. И сразу дуй в бывший зоопарк. Туда уже медведя из Стокгольма пригнали, скоро пленного привезут. Операторы на подходе. Снимаем сразу же! Само Ташо ждет. И мы. Давай, давай, хрюхрю, ждем!
Так. Полчаса на креативчик. Но работать в таком режиме Машо было не привыкать. Прыгнув за стол, тут же разогрев имитационный кофе и плеснув его в чашку, креативное существо принялось судорожно барабанить по виртуальным клавишам. Итак, все просто. Одна страница. Медведь нападает на пленного и жрет его. Морда и лапы должны быть в крови. Без звука. Или нет: если пленный будет что-то говорить, это вырежем, а рычание зверя и стоны — подойдут. И теперь главное: лозунги. Что там Осе плел вчера, гад прожженный? «Он тебя сожрет», «Убей фошыста»… «Родина-мать», мать его… Старо, скучно… Вот, вот сейчас…
«Это случится с тобой».
«Это случится завтра».
«Это зверь».
«Он не ведает жалости».
«Он просто хочет жрать».
«Он сожрет тебя».
«Он жаждет крови».
«Ты никуда не спрячешься».
«Забудь про пацифизм».
«Убей зверя!»
«Убей его вместе с нами!»
«Спаси себя и тех, кто тебе дорог!»
«Спаси Великую Сексуал-Демократическую Революцию!»
«Спаси Московскую Конфедерацию!»
«Нас спасет только священная ненависть!»
«Смерть быдлу!»
«Смерть медведям!»
«Размозжи эту зверскую морду!»
«Вперед!»
Машо отправило текст Осе и Робеспьеро, умылось, метнулось на бейсмент-стоянку и выстрелилось к бывшему зоопарку. Ехать было вроде бы недалеко — вниз по Яузе, дальше по набережной мимо Кремля, на Моховую и по Новому Арбату на Голубую Пресню. Но уже на повороте на Moskva River началась глухая пробка.
— Что там? — спросило Машо юного типа на двухколесном мобике слева от нее.
— Говорят, Кремль оцепили, не подпускают никого, бунта боятся.
— А зачем бунт?
— Ты че, не знаешь? Народ всю хавку смел, кончилась она. Химоза тоже не везде есть.
— Фак. А ехать как?
— Черт его. Дуй назад — может, переулками…
Машо не без труда протиснулось обратно, внаглую пересекло заезд на мост и двинуло по Солянке. Шопы почти все были закрыты, в оставшихся слонялись одинокие менеджеры. Довольно быстро удалось доехать почти до самой Новой Плешки, но дальше все снова было забито. В начале Варьки и Илюшки стояли кордоны легионеров, но городской полиции нигде не было. Значит, можно попробовать против трафика по тротуарам — девайсы, конечно, отфиксируют, но, может быть, и вправду теперь всем все равно?