Фурегов. Смелей, смелей. Ты ж меня знаешь: всегда выслушаю и помогу. Скажи-ка, когда я тебе обещал, а не помог?
Василий. Не было таких случаев, Николай Порфирьевич.
Фурегов. Ну, вот… У меня, браток, у самого рабочая закваска. С обушка начинал. (Безуглому.) Я, между прочим, здешний. Мы здесь в двадцать первом году вместе с его отцом, Максимом Буториным, после беляков шахты восстанавливали. Сняли шинелки, да в забой… Он, Максим, и в горняки меня вывел. Оно уже после — и высшее техническое образование, и все прочее, а десять лет чисто рабочего стажа.
Безуглый. Ощущается. В положительном смысле.
Фурегов. Все твои нужды, Василий Максимыч, знаю насквозь и даже глубже. (Хохочет.) Вот мнешься, а я уже чувствую, что у тебя на душе наболело.
Василий. Может, и чувствуете, Николай Порфирьевич… очень даже возможно…
Фурегов. Обижаешься ведь, а? На начальство обижаешься?!
Василий. Как в воду глядели, Николай Порфирьевич.
Фурегов(довольный, смеется). Насквозь вижу. (Серьезно.) Говори.
Василий. Заботы не замечаю, товарищ директор. Все ж, как никак, а меня и в Москве знают… А тут перестают отличать. Решил я месяц-другой рубануть, что называется, на всю катушку. Говорю с начальником шахты. А мне: инструмент — как для всех, забой готовят — тоже как для всех. А я так понимаю: если ты настоящий, заслуженный стахановец — тебе и внимание особое… Работай на благо родины. Бей свои же рекорды. Гони вперед, что бы и рудник тобою гордился, и сам в шахту шел… как на первомайскую демонстрацию.
Входит секретарь.
Секретарь. Проходчик Илья Буторин. Говорит, что вы по телефону…
Фурегов. Да, да, пускай войдет. (Секретарь выходит.)
Безуглый(потирая руки). Ситуация…
Входит Илья.
Фурегов(встречает Илью так же вежливо, как и Василия, не более сдержанно и даже суховато). Прошу, Илья Максимович, прошу. (Здоровается с Ильей за руку.) Здесь у тебя родственная встреча.
Илья. Вижу.
Василий(встает). Так у меня, собственно, больше ничего…
Фурегов. Сиди, сиди, Василий Максимович. Надеюсь, брат секреты свои от тебя не прячет. (Василий садится.)
Василий. А я, признаться, в них не особенно и нуждаюсь. О своем деле голова болит.
Илья(садится на указанное Фуреговым место, обращается к Фурегову). В понедельник с утра мы с Иваном Петровичем машину отрегулировали. Всю смену в понедельник, вчера и вот сегодня действовала безотказно.
Фурегов. Надолго ли?
Илья. Думаю, да.
Фурегов. И что же ты хотел?
Илья. Это уже старый вопрос, Николай Порфирьевич. Но мы никак не можем его решить. Дайте мне возможность работать с агрегатом в трех-четырех забоях.
Фурегов. Гм-м… А знаешь ли ты, Илья Максимович, что думают о твоей машине рабочие?
Илья. Рабочие у нас разные…
Фурегов. А вот передовые рабочие, стахановцы… Вот, к примеру, как на это дело смотришь ты, Василий Максимович?
Василий. Да я уж… Не хотел бы я тут…
Фурегов. Ох ты, братец ты мой! Где же твоя принципиальность?
Василий(глядя в сторону). Не очень я верю в эту штуковину.
Фурегов. Почему же ты не веришь?
Василий. Больно уж она сложная. А мне руками дай на перфоратор нажать, тогда и душа на месте. Тоже и многозабойное бурение. Дело хорошее, только до него ли нам, когда для одного забоя запасных буров бывает в обрез.
Фурегов(Илье). Слышал?
Илья. Для меня это не новость.
Фурегов. Заметь, говорит передовой рабочий, стахановец… А если послушать рядового…
Илья. Должен заметить, что Василия Буторина я ни передовым, ни даже рядовым не считаю. Человек смотрит назад, а не вперед…
Безуглый. Ну, ну, позвольте, дорогой товарищ… Мы знаем его, как лучшего производственника, как мастера скоростной проходки.
Илья. Дешевая реклама.
Безуглый. А пресса?
Илья. Дутая фигура. Медвежья сила — и ни капли творчества. (Василий, в замешательстве, встает.) Его просто сделали знаменитостью. Вы опекаете его, Николай Порфирьевич. Он ходит к вам жаловаться, как только замечает, что его поставили в равные с другими условия. Иждивенец начальства, а не стахановец. Соревнование для него все равно, что спортивный бег. Дайте ему то, что даете другим рабочим, и уже через неделю его слава лопнет, как мыльный пузырь. Уж я-то его знаю лучше вашего: мы живем под одной крышей.