***
Тишину в небольшой комнате нарушало лишь сопящее бормотание эльфийки. Напившись под чутким руководством Асты, она дошла до простой деревянной кровати с белым постельным и упала на подушку, ничего с себя не снимая. Рин, тихо вздохнув, осторожно раздела ее и укрыла одеялом. Затем, немного подумав, она провела рукой над ее лицом. Серебристо-голубая пыль упала на светлую кожу, и Лима растянула губы в довольной улыбке.
Ни к чему ей было видеть и слышать то, что сейчас произойдет.
Ассасин села на свою кровать, замирая в ожидании. За свои двадцать с лишним человеческих лет она привыкла к ненависти по отношению к демонам. Жестокие, воинственные и сильные — подобные черты пугали и вызывали зависть. Почему отродьям зла дано такое могущество? Чем они заслужили постоянные войны и смерти?
«Наверно, даже лучше, что я пятнадцать лет жила не дома».
Но вот в коридоре послышались крадущиеся, почти незаметные, шаги. Рин замерла, сидя спиной к двери.
Раздался скрип, и на освещенный уличным фонарем пол упала тень.
— Все-таки решилась, карвер.
Губы Витты раздвинулись, обнажая длинные острые клыки.
— Демонам здесь не место, — прорычала она, делая шаг вперед. Алые глаза опасно сверкнули.
— Как и тебе. Вампиров ненавидят так же, как и демонов.
— Вы виноваты в этом! — несмотря на, что Витта произнесла слова тихо, в них слышался крик ярости и боли. — Вы прокляли нас и заклеймили изгоями и чудовищами! И ты сделала рабами эту эльфийку и человека!
— Я не делала этого.
Девушка взвыла и бросилась на нее. Ассасин дернулась, черный силуэт превратился в неясную тень. Когти вампирши рассекли воздух, как что-то тяжелое ударило в спину и прижало ее к полу. Витта извивалась, скрипя зубами и шипя, пока Рин выворачивала ей руки.
— Убийца! Чудовище!
— Не отрицаю. Единственное, что могу сказать в свое оправдание — я не хотела им становиться. Пятнадцать лет изгнания послужили хорошим уроком.
Карвер продолжала вырываться, но странные слова все-таки вызвали в ней смятение и смутную догадку. Пятнадцать лет? Только одно событие связано с этим страшным числом. Каждый житель империи о нем знает и каждый год он молча оплакивает гибель своей последней надежды.
Рин наблюдала за ней, медленно ослабляя хватку. Затем, когда вампирша в изумлении и ужасе замерла, она рывком встала с нее и отошла к окну. Желтый свет фонаря упал на белую маску, осветив синий узор.
— Уходи, — произнесла она, и в голосе ее звучала некогда утраченная властность. Врожденный дар и проклятье того, в ком течет кровь императорской семьи. — В твоих же интересах будет забыть эту ночь.
Не издавая и звука, Витта встала и склонила голову. Ассасину даже не нужно было оборачиваться, чтобы понять, что в комнате остались лишь она и спящая эльфийка.
Девушка потерла висок, болезненно выдохнув. Боль от использования дара крови после долгих лет бездействия противно колола голову изнутри и делала это не хуже душевных терзаний.
«Смешно. Столько лет отрицать свое происхождение, чтобы из-за бордельного карвера свести все усилия на нет», — с горечью подумала она, прислоняясь к окну.
Рин знала, что возвращение на родину заставит ее вспомнить многое. Заставит принять свое имя и встретиться с семьей и страхами. Но некоторые вещи должны остаться погребенными навсегда.
Так же, как и он. Тот, чье лицо похоже на смерть.
Тот, кто уничтожил ее последние надежды на счастливую жизнь с семьей.
Тот, кто должен был умереть в ту ночь вместо нее.
Глава 3. На пути к империи
Дуглас редко бывал в плохом настроении, но сейчас оно было воистину паршивым. Напился в хлам, нарубил проблем, которые разгребала Рин, пока он болтал пьяный бред — и всё за один вечер!
«Такими темпами я принесу клятву на крови, что больше не буду пить, чтобы не ломать сопливые комедии».
Ассасин подняла их, едва часы на первом этаже пробили семь утра. Скрытая иллюзией эльфийки, она без единого слова разбудила его и дождалась, пока он встанет и придет в себя, а затем изменила облик на вчерашнего аристократа. И от этого у него на душе становилось еще хуже. Лучше бы она злилась на него, кричала, ругала, сдала властям — что угодно, кроме молчания. Тишина вызывала в нем столько сомнений и терзаний, что мысль найти мыло и веревку переставала быть абсурдной.
— А чего так рано? — зевнула Лима, поправляя сумку на плече. Нежно-зеленое платье, чуть примятое, было наспех, но отнюдь не неряшливо надето.
— Так будет лучше. Или хочешь узнать точную сумму нанесенного ущерба?
От очередного напоминания о вчерашнем вор скривился, но промолчал. Что он мог ответить?