Тогда ’Нтони остановился посреди улицы и глядел на погруженное во мрак село, точно у него духу нехватало оторваться от него теперь, когда он уже все понял. Он уселся на стене виноградника массаро Филиппо.
Долго он так оставался и о стольком передумал, глядя на черневшее село и слушая море, шептавшее там, внизу. И он оставался до тех пор, пока не начали раздаваться различные, знакомые ему звуки, и голоса, окликавшие друг друга за дверями, и стук ставней, и шаги по темным улицам. На берегу, в глубине площади, стали мелькать огни. Он поднял голову, чтобы взглянуть на сиявших Трех Королей и Пуддару, какой он видел ее столько раз, предвещавшей зарю. Тогда он снова опустил голову на грудь и принялся думать о всей своей жизни.
Море понемногу начинало белеть, бледнели Три Короля, и дома, которые все знали друг друга, один за другим стали выступать из темноты улиц, с запертыми дверями только перед лавочкой Пиццуто горел фонарь, и Рокко Спату, засунув руки в карманы, харкал и плевался.
Скоро откроет дверь дядюшка Санторо, подумал ’Нтони, — присядет на пороге и тоже начнет свой рабочий день.
Снова он посмотрел на море, ставшее амарантовым, все усеянное парусниками, которые тоже начинали свой рабочий день, поднял мешок и сказал:
— Ну, теперь пора мне отправляться! Скоро начнут проходить люди.
Но первым из всех начал свой обычный день Рокко Спату.
Конец.