— Посторонитесь! — кричал громче всех кум Цуппидо; но остальные потели и кричали, чтобы сдвинуть ее с места, когда лодка застревала на камнях. — Не мешайте мне, не то я подниму ее на руки, как ребенка, и разом спущу на воду.
— Кум Тури может это сделать, с такими-то руками, как у него! — слышался говор. Или: — Теперь семья Малаволья снова станет на ноги.
— У этого чорта, кума Цуппидо, золотые руки! — восклицали они. — Смотрите, как он все отделал, а ведь она сначала казалась просто старым протоптанным башмаком.
И действительно, «Благодать» казалась теперь совершенно другой, сверкая новой смолой, и с этой красивой красной полосой вдоль борта, и на корме был святой Франциск с бородой, точно из пряжи, так что даже Длинная помирилась с «Благодатью», вернувшейся без ее мужа, и теперь, когда явился судебный исполнитель, со страху все простила ей.
— Да здравствует святой Франциск! — кричал каждый при виде проходившей «Благодати», и сын Совы кричал громче всех в надежде, что теперь и хозяин ’Нтони будет также брать на поденную работу.
Мена вышла на галлерейку и снова плакала от радости, и, наконец, и Сова встала и пошла в толпе за Малаволья.
— О, кума Мена, какой это для вас всех должен быть счастливый день! — говорил ей Альфио Моска из своего окна напротив. — Должно быть такой же, как тот, когда я смогу купить себе мула.
— А осла вы продадите?
— А что же вы хотите, чтобы я сделал? Я не так богат, как Ванни Пиццуто; иначе, по совести говоря, я не продал бы его.
— Бедное животное!
— Если бы я мог прокормить еще один рот, я бы женился, а не жил бы один, как собака! — сказал, смеясь, Альфио.
Мена не знала, что сказать, и Альфио добавил немного погодя:
— Теперь, когда у вас на море «Благодать», вы выйдете замуж за Брази Чиполла.
— Дед ничего мне не говорил.
— Он скажет вам после. Это не к спеху. К тому времени, как вы выйдете замуж, кто знает, что еще случится, и по каким дорогам я буду бродить со своей повозкой. Мне говорили, что в Пьяне, по ту сторону города, всем есть работа на железной дороге. Теперь Святоша сговорилась насчет молодого вина с массаро Филиппо, и здесь мне больше нечего будет делать.
Хозяин же Чиполла, напротив, несмотря на то, что семья Малаволья снова взбиралась на лошадь, продолжал качать головой и нравоучительно говорил, что это лошадь без ног; он-то знал, где прорехи, замазанные новой смолой.
— Заштопанная «Благодать»! — язвительно смеялся и аптекарь. — Алтейная настойка и гуммиарабиковый клей, совсем как конституционная монархия! Увидите, что хозяина ’Нтони заставят платить еще и подоходный налог.
— Они заставят платить и за воду, которую пьешь. Говорят, что теперь заставят платить пошлину и за рыбу. Поэтому хозяин ’Нтони и поторопился снарядить свою лодку; к тому же еще и мастер Бастьяно Цуппидо взял у него вперед пятьдесят лир.
— Кто оказался умным, так это дядюшка Крочифиссо, который продал Пьедипапера долг за бобы.
— Теперь, если для Малаволья колесо не завертится, дом у кизилевого дерева возьмет себе Пьедипапера, а «Благодать» вернется к куму Бастьяно.
Между тем «Благодать» скользнула в море, как утка, подняв кверху нос, и плескалась в воде, и радовалась ветерку, плавно покачиваясь на зеленых волнах, слегка ударявших ей в борта, и солнце плясало на ее новой окраске. Хозяин ’Нтони тоже радовался на нее, заложив руки за спину, расставив ноги и слегка сощурив глаза, как делают моряки, когда хотят хорошо видеть и на солнце. А было великолепное зимнее солнце, и поля были зеленые, море сверкало, и бирюзовое небо было безграничным. Так чудесное солнце и мягкие зимние утра возвращаются и для плакавших глаз, и теперь они видели и краску, и смолу, и все обновляется, как и «Благодать», для которой понадобилось только немного смолы и краски и несколько кусков дерева, чтобы сделать ее такой же новой, как прежде, а не видят ничего больше только глаза, которые больше не плачут и закрыты смертью.
«Кум Бастьянаццо не мог видеть этого праздника!» — думала про себя кума Маруцца, расхаживая взад и вперед перед ткацким станком и подготовляя уток. Ведь все эти планки и поперечины делал ей своими руками ее муж, в воскресенье, или когда шел дождь, и сам же вбил их в стену. Каждая вещь в этом доме еще говорила о нем, и в углу стоял его клеенчатый дождевой зонтик, а под кроватью — его почти новые башмаки.