— Если Пьедипапера хочет, чтобы с ним расплатились, ’Нтони ее не заполучит, я вам это говорю. У Малаволья будут другие заботы, если Пьедипапера возьмет себе дом у кизилевого дерева.
Ванни Пиццуто снова взял за нос дона Микеле.
— Э! что вы на это скажете, дон Микеле? И вы ведь тоже за ней волочились. Но это девушка, которая заставит наглотаться кислоты из лимона!
Дон Микеле ничего не ответил, почистил себя щеткой, закрутил усы и одел перед зеркалом шляпу.
— Для этой нужно кое-что другое, а не шляпы с перьями! — язвительно хихикал Пиццуто.
Наконец дон Микеле не выдержал и сказал:
— Чорт святой! если бы не шляпа с перьями, я бы заставил этого мальчишку Малаволья держать мне свечу.
Дон Сильвестро позаботился все подробно рассказать ’Нтони и прибавил, что дон Микеле, бригадир — человек, который не позволит мухам садиться на нос, и что он хотел посчитаться с ним.
— Я смеюсь ему в рожу, Дону Микеле, бригадиру! — ответил ’Нтони. — Я знаю, за что он на меня сердится; но на этот раз злиться он может сколько хочет, и лучше было бы, если бы он не топтал сапог, расхаживая перед домом Цуппиды в шляпе с галуном, точно у него корона на голове; люди плюют на него и на его шляпу.
И при встрече с ним смотрел ему прямо в лицо, прищуривая глаза, как должен делать смелый парень, который был в солдатах и не позволит на глазах у людей сбить шапку у себя с головы. Дон Микеле продолжал расхаживать по уличке из упрямства, чтобы не уступать ему, потому что готов был съесть его, как хлеб, если бы не его шляпа с перьями.
— Они готовы съесть друг друга! — говорил Ванни Пиццуто всем, кто приходил к нему бриться, или покупать сигары, или лесы, или удочки, или костяные пуговицы того сорта, что продаются по пять за гран.
— Дон Микеле и ’Нтони Малаволья не сегодня — завтра сожрут друг друга, как хлеб. Дону Микеле связывает руки эта проклятая шляпа с перьями. Он готов был бы заплатить Пьедипапера, чтобы убрать с глаз этого дурака ’Нтони!
И сын Совы, целый день только и знавший, что шататься болтая руками, встречая их, шел за ними по пятам, чтобы посмотреть, чем это кончится.
Пьедипапера, придя бриться и услыхав, что дон Микеле готов был заплатить ему, чтобы он убрал с глаз его ’Нтони Малаволья, надулся как индийский петух, оттого, что на селе ему придавали такое значение.
Ванни Пиццуто продолжал ему говорить.
— Бригадир готов был бы заплатить за то, чтобы держать в кулаке семью Малаволья, как держите вы. Только зачем это вы спустили ему эту историю с дракой, которую затеял с вами ’Нтони?
Пьедипапера пожал плечами и продолжал греть руки над жаровней. Дон Сильвестро начал смеяться и ответил за него:
— Мастер Ванни хотел бы вытаскивать каштаны из огня руками Пьедипапера. Вы же знаете, что кума Венера не хочет ни чужаков ни шляп с галунами; поэтому, как только ’Нтони Малаволья станет на ноги, ему одному достанется быть вьючным ослом для девушки.
Ванни Пиццуто ничего не сказал, но думал об этом всю ночь.
— Не испортить бы дела, — размышлял он про себя: — лишь бы схватить Пьедипапера за горло и в удачный день!
Удачный день пришел кстати, когда однажды вечером Рокко Спату совсем не показывался, а Пьедипапера в поздний час и с бледным лицом и растерянными глазами два или три раза приходил расспрашивать о нем, таможенная же стража бегала в разные стороны и суетилась, пригнувшись носом к земле, как охотничьи собаки, и с ним был и дон Микеле, с пистолетом на животе и в брюках, заправленных в сапоги.
— Вы могли бы оказать большую услугу дону Микеле, убрав с глаз его ’Нтони Малаволья, — снова начал говорить Пиццуто куму Тино, когда тот, чтобы купить сигару, забрался в самый темный угол лавчонки. — Вы оказали бы ему огромную услугу и сделали бы себе из него настоящего друга!
— Пожалуй! — вздохнул Пьедипапера, которому в этот вечер нехватало дыхания, и больше ничего не добавил.
Ночью по направлению к Ротоло и вдоль всего берега раздавались выстрелы, точно во время охоты на перепелов.
— Это не перепела! — приподнимаясь на постелях, чтобы послушать, бормотали рыбаки. — Это перепела на двух ногах, из тех, что носят контрабандный сахар, кофе и шелковые платки. Дон Микеле вчера вечером ходил по улицам в брюках в сапоги и с пистолетом на животе!
Пьедипапера оставался за стаканчиком в лавке Пиццуто почти до зари, когда еще горел перед входом фонарь; но на этот раз у него был вид собаки, разбившей кухонный горшок; он не отпускал обычных шуточек и спрашивал у всех, что это за чертовщина происходит, и не видел ли кто Рокко Спату и Чингьялента, и кланялся дону Микеле, у которого были распухшие глаза и запыленные сапоги, и насильно хотел угостить его стаканчиком. Но дон Микеле уже побывал в трактире, где Святоша говорила ему, наливая доброго вина: