— Если вам не нравится, — уходите! — говорила она ему. — Свою душу я не хочу губить из-за вас; и я ничего вам не сказала, когда узнала, что вы бегаете за бабами такими, как Оса и Манджакаруббе, потому что они несчастливы в замужестве. Бегите к ним, у них в доме есть теперь корыто, и они ищут свинью.
Но ’Нтони клялся, что это неправда, и что ему ничего такого не нужно; о женщинах он больше не думал и плюнул бы в лицо тому, кто сказал бы, что видел, как он разговаривает с другой женщиной.
— Нет, так ты от него не отделаешься, — повторял между тем дядюшка Санторо. — Разве ты не видишь, как он прилип к хлебу, который ест у тебя? Пинками нужно его прогнать! Массаро Филиппо сказывал мне, что молодое вино держать в бочках он дольше не может и продаст его другим, если ты не помиришься с доном Микеле и тебе не удастся, как бывало, провезти вино контрабандой.
И, нащупывая палкой стены, он уходил отыскивать массаро Филиппо в лавке Пиццуто. Дочь его притворялась гордой и уверяла, что никогда бы не склонила головы перед доном Микеле после истории, которую он ей сделал.
— Дай устроить все это мне! — убеждал ее дядюшка Санторо. — Я сделаю все с толком. Я не допущу, чтобы вышло так, точно ты снова начала лизать сапоги дона Микеле, — отец я тебе или нет, господи боже!?
’Нтони с тех пор, как Святоша стала с ним обращаться грубо, должен бы призадуматься, как ему расплачиваться за хлеб, который ему давали в трактире, потому что домой он не смел показываться, а эти бедняжки, его близкие, когда без аппетита ели свою похлебку, считали, как будто он уже умер, и даже не накрывали скатертью стол, а садились, где попало, с тарелкой на коленях.
— Это последний удар для меня, старика! — повторял дед; а видевшие, как он шел на поденную работу с сетями на спине, говорили:
— Это последняя зима для хозяина ’Нтони. Не много времени пройдет, как все эти сироты останутся на улице.
А Лия, если Мена говорила ей, чтобы она пряталась в доме, когда проходит дон Микеле, дерзко отвечала:
— Конечно, надо прятаться в доме, точно я какое-то сокровище. Будь спокойна, такие сокровища, как мы, не нужны даже и собакам.
— О, если бы тут была твоя мать, ты бы так не говорила! — тихо сказала Мена.
— Если бы моя мать была тут, я не была бы сиротой и не должна была бы о себе заботиться. И ’Нтони не шатался бы по улицам, — ведь просто стыдно слышать, когда говорят, что мы его сестры, и никто не захочет взять себе в жены сестру ’Нтони Малаволья.
’Нтони, теперь, когда он впал в нужду, ничто уже не удерживало показываться вместе с Рокко Спату и с Чингьялента на скалах и возле Ротоло, где с мрачным лицом голодных волков они вполголоса вели беседу.
Дон Микеле снова стал говорить Мене:
— Ваш брат наделает вам неприятностей, кума Мена!
И Мене самой пришлось ходить и искать брата на скалах и возле Ротоло, или на пороге трактира; она плакала и рыдала, тащила его за рукав рубашки. Но он отвечал:
— Нет, это дон Микеле зол на меня, говорю тебе! Все время он строит против меня козни вместе с дядюшкой Санторо. Я сам слышал, как этот полицейский говорил ему в лавке Пиццуто: — Каково же будет мое положение, если я вернусь к вашей дочери? — а дядюшка Санторо отвечал: — Пустяки! я вам говорю, что все село будет локти себе кусать от зависти!