Саша ощупала девочку с ног до головы – руки, ноги… Все целое и невредимое, химера Валю так и не нашла. Где-то в голове все еще зудела мысль, то и дело повторяемая Юриным голосом: «А ты уверена, что это Валя?», но Саше не хотелось слушать его звенящий шепот.
Да. Она уверена. Это ее дыхание у груди, ее сердце, бьющееся так сильно, что услышишь и издалека.
Валюшка заговорила первой.
– Ты же обещала… – слабо пробормотала она. Саша покрепче прижала к себе хрупкое тельце.
– Да, обещала. Но я не думала, что ты… Я была уверена… – она выдохнула. – Да чего я оправдываюсь? Это моя вина, да. Прости. Но теперь я рядом, с тобой…
– За что, Саш?..
Фраза ударила по оголенным нервам. Саша чуть отстранила Валю, желая заглянуть девочке в лицо, но не вышло – непроницаемая тьма сгустилась так, что даже привыкшие глаза все равно ничего не могли разглядеть.
– Что ты сказала? – охрипшим голосом спросила Саша.
Валюшка прижалась крепче, задышала в куртку. Слабые ручонки обвили шею, и Саша зажмурилась, погладила Валю по волосам.
– За что? – еще раз спросила Валюшка.
Тонким мальчишечьим голосом.
И тогда Саша вспомнила.
Горячие лучи обжигали ноги, и Саша переползла в тень, чтобы не сгореть. Не успела – на плечах уже расцветали бледно-розовые пятна, которые к вечеру нальются багрянцем и болью.
Надо попросить маму, чтобы она купила сметаны по дороге. Холодная сметана на сгоревшие плечи – настоящее блаженство, никакие аптечные тюбики и баночки даже в сравнение не идут.
Духота стояла невыносимая. Перед глазами покачивались синие цветы цикория – раньше Саша думала, что это обыкновенные бледные сорняки, что растут по обочинам дорог, но потом заметила рисунок на глянцевой пачке с напитком и немало удивилась.
Она сорвала цветок, покрутила его в пальцах. Хрупкие лепестки задрожали в знойном мареве.
Брат примчался с волейбольной площадки, сдул с глаз отросшую челку и улыбнулся во все зубы. Саше захотелось дать ему подзатыльник.
Мамина надежда. Папин наследник.
– Жарко, – выдохнул брат, развалившись на соседнем полотенце. Саша чуть отстранилась, сморщила лицо:
– Ничё, потерпишь.
– Да жарко-о, – вновь затянул он, не переставая улыбаться. Издевался, поддразнивал ее. На лбу заблестели капельки пота, волосы взлохматило ветерком. Брат был загорелым и гибким, словно ивовый прут.
– Мне тоже жарко, – ответила Саша. – Но я же не ною.
– Раз жарко, то пошли купаться!
Вот ради чего все это затевалось. Вот почему он канючил, вот почему не мог скрыть широкую улыбку, почему согласился остаться на пляже под надзором старшей сестры. И Саша глянула ему в глаза, упиваясь своей властью, и коротко сказала:
– Нет. Мама запретила.
– Ну Са-аш! – заныл он, ворочаясь на полотенце, отчего песок полетел во все стороны. Она брезгливо стряхнула песчинки с порозовевшей кожи и отвернулась.
– Я сейчас родителям позвоню, и они тебе голову оторвут.
– Не надо никому звонить! Пошли вместе купаться. Посмотришь за мной, а я уплывать не буду, у самого берега только…
– Нет.
– Саш!
– Нет и все. Родители запретили. Сиди на берегу.
Он обиделся. Отвернул загорелое лицо, поджал губы. Сделал вид, что сестра нанесла ему смертельную обиду. Надеется, что она поведется на такой бесцеремонный шантаж и растает.
– Я же сказала, что нет.
– Саша-а!
Она расхохоталась. Залилась смехом, поглядывая на него, разрумянившегося, с блестящими глазами. Да, ему смерть как хочется купаться.
А ей смерть как хочется ему этого не позволять. Или все же?..
Это мама не выдерживает, стоит ей только увидеть дрожащие в его глазах слезы. Это папа прислушивается к каждому слову, какую бы чушь брат не говорил.
Родители ради него готовы на все. Когда он только появился на свет, Саша сразу же отодвинулась куда-то на второй план. Ей можно было гулять с подружками во дворе допоздна, так даже лучше – хоть не мешается под ногами. Можно было вставать хоть в полдень, хоть на рассвете, только бы братика не будила. Можно было делать все, что хочется, только бы ему было удобно.
Саша приносила из школы пятерки, а мама рассеяно кивала, готовя пюре для брата – он сегодня не хотел есть рассольник. А Саша давилась супом и глядела исподлобья, пока мама кружила вокруг братика.
Саша за всё ему отомстит. За всё.
– Купаться нельзя… – лениво сказала она, но брат умолк. Услышал что-то в ее голосе. Подался вперед.
– Но?..
– Но я хочу кувшинок.
– Кувшинок? – брат часто заморгал. Саша поморщилась: она-то знает, что никакие это не кувшинки, а кубышки, но ярко-желтые цветы на водной глади папа всегда называет «кувшинками», поэтому и она зовет их так. Да и брату понятнее.