— Это ты верно заметил. — Морихико внимательно посмотрел на брата.
— Все было бы хорошо, если бы не женолюбие, эта несчастная страсть и отца, и сына. Оба хороши. У них все мысли только одними женщинами и заняты. А Тацуо-сан дошел до того, что семью бросил. Одержимые они оба, вот что!
«Кому это ты рассказываешь?..» — сказал Санкити раздраженный взгляд брата.
— А впрочем, — уже не так уверенно проговорил Санкити, — может, Сёта вообще не способен работать.
— Хотелось бы мне дожить до того дня, когда он разбогатеет на этой бирже!
— Припоминаю, как прошлым летом увлекся я Тика-мацу1819. В день поминовения усопших мы пошли в театр: со мною были Сёта, Сюн и Нобу. Давали тогда пьесу «Девушка из Хаката в пучине бедствий». Вернувшись домой, я, в который раз уже, раскрыл сборник дзёрури18. И между прочим, нашел там одну интересную драму. Ее герой, Сосити, — благородная, утонченная натура, от него так и веет старинной культурой. И в то же время в нем бушуют безумные страсти. Жажда приключений погнала его по белу свету. Он добрался до Нагасаки, да так и осел там. Занялся торговлей. В нашем Сёта есть что-то от этого авантюриста. Всякий раз, как я встречаю его, мне приходит на память этот Сосити. — В нашей семье два Сосити, Тацуо — Сосити Первый. Сёта — Сосити Второй.
Братья рассмеялись.
— Одним словом, как тебе угодно, а я намерен пригласить его к себе и побеседовать построже. Нельзя так расстраивать жену. Ты со своей стороны тоже должен как-то повлиять на него.
— Видишь ли, Морихико, — ответил Санкити, — я еще прошлым летом почувствовал, что не имею права давать людям советы. Но поговорить с ним, чтобы он был осмотрительнее, — это я, пожалуй, могу.
Братья поговорили еще о Минору, уехавшем в далекую Маньчжурию, о предстоящем замужестве о-Сюн. И Санкити ушел.
Сёта был у себя в конторе на Кабуто-тё. Служащие, устав от дневной суеты, сидели вокруг стола, у сейфов, болтали о вечерних спектаклях, смаковали закулисные истории, и усталость мало-помалу проходила. В углах по стенам висели, покачиваясь, беловатые кольца табачного дыма.
Рядом с кладовой была большая светлая комната. Там сидел за столом Сёта и пил чай. Рассыльный принес письмо. Оно было от Санкити. Недоумевая, зачем дядя послал ему письмо в контору, а не домой, Сёта распечатал конверт. Внутри оказался талисман храма покровителей моряков.
Сёта понял, что это значило. Он сжал кулак и ударил по столу, так что подскочил чернильный прибор.
— Хасимото, что-нибудь стряслось? — спросил один из управляющих.
— Нет, — усмехнулся Сёта, кусая нижнюю губу. — Вчера мне позвонил один из моих дядей. «Заходи, говорит, есть дело». По дороге домой я и зашел. А он мне такой разнос устроил, что вспоминать тошно. И все о том же. Ну, думаю, жди теперь нагоняя от другого дяди. А он, вместо нагоняя, вон что прислал.
— Веселый у тебя дядюшка! А как это понять?
— Смотри, мол, не утони!
— Ну, тут всяко толковать можно.
Все расхохотались.
Самые разнообразные чувства обуревали Сёта в тот день. Суть ответа, который он послал дяде, была в следующем: «Я как-никак мужчина, и я должен добиться намеченной цели».
Поспешно закончив работу, Сёта через боковую решетчатую дверь вышел из конторы. На углу узкой улочки стояла тележка торговца горячим молоком. Сёта выпил стакан молока и поехал к Санкити.
Когда он вошел к дяде, вся семья собралась вокруг жаровни. Была здесь и Тоёсэ.
— Признайся, дружок, здорово тебя удивило мое послание? — рассмеялся Санкити. И тут же перевел разговор на другое. Тоёсэ встала со своего места, перевернула подушку, на которой сидела, и предложила мужу.
— Я получил ваше письмо, дядя, — с деланным спокойствием ответил Сёта. — И отправил вам ответ. Вы, должно быть, его еще не получили.
Тоёсэ, переведя взгляд с мужа на невестку, проговорила:
— Я давно уже здесь. Знаете, тетушка, о чем бы я ни спросила у мужа, он на все отвечает: «Пойди к дядюшке Санкити, он тебе объяснит».
Она замолчала. Потом взяла у мужа папиросу, и оба дружно задымили.
— А ну-ка иди ко мне! — состроил смешную гримасу Санкити, протягивая руки Танэо, подбежавшему к отцу.
— Ах, если бы у меня были дети... — вздохнула Тоёсэ. — Как я мечтаю о ребенке!
— Это было бы так хорошо! Ну хотя бы только один ребеночек, — сказала о-Юки, разливая чай.
— Я уж и не надеюсь, — уныло проговорила Тоёсэ.
— Может, показаться врачу? — заметил Санкити, усаживая сына на колени.
— Муж говорит, это я виновата. Но это еще неизвестно.
— А по-моему, без детей лучше, — заявил Сёта.
— Что же еще остается говорить, — засмеялась Тоёсэ, а вслед за ней и о-Юки.
Тоёсэ уехала домой. Сёта с Санкити поднялись на второй этаж. Племянник поблагодарил дядю за письмо. Потом сказал:
— Тяжело мне дома. Тоёсэ не понимает меня... А гейши ведь разные бывают. Конечно, есть среди них и легкомысленные. Но есть очень хорошие, совсем не такие, какими их представляет тот, кто никогда не бывал в их обществе. У них свой мир, своя жизнь, свои отношения. И все это совсем неплохо, иначе кто бы проводил с ними время, оставив жену, к тому же умную и образованную?..
— Я ведь не ругаю тебя, Сёта. Я только хочу напомнить, что для тебя прошло время, когда ты скитался по чужим углам, без работы...
— Благодарю, дядюшка. Я спрятал вашего «хранителя» в бумажник и буду беречь его.
Сёта был не в меру возбужден. Пожалуй, он и сам не понимал, всерьез он говорит или шутит.
— Считается, что гейши слишком чувственны. А по-моему, и у так называемых порядочных женщин чувственности хоть отбавляй. — Сёта усмехнулся.
— Сёта, почему ты у всех всегда вызываешь беспокойство?
— Никогда об этом не думал, дядюшка.
— Ведь есть же люди, которые творят бог знает что, и никого это не тревожит. И в голову никому не придет пристыдить их. Ты же — как бельмо на глазу. Такие всем доставляешь волнения.
— Мне и в конторе то же самое говорят. Значит, есть, дядюшка, нечто, внушающее людям это чувство. Хорошо, я подумаю.
Вошла о-Юки.
— Папочка, Ямана пришел.
Санкити и Сёта вышли к гостю.
— Это — муж госпожи о-Фуку, — представил Санкити племяннику приехавшего по торговым делам Цутому.
Гость приехал в Токио ненадолго. Он привез о-Юки гостинцы от матери: вяленую рыбу и селедочную икру.
Был день всеобщей городской уборки. Мимо дома Санкити проезжали телеги с мусором. По всему кварталу выбивали циновки. Даже самые солидные его обитатели, повязав голову полотенцем, деловито выколачивали платье, очищали домашнюю утварь от грязи и копоти. Полицейские наклеивали на двери домов ярлыки с надписью «проверено».
День был холодный. Стемнело рано. О-Юки, сняв грязный халат, с детьми и служанкой пошла мыться в ванную. Санкити на чистых, совсем как новых, циновках принимал редкого гостя — старшего приказчика из аптеки Хасимото.
— Я только что встретил молодую хозяйку, госпожу Тоёсэ. Она шла за покупками и проводила меня к вам. Я ведь не часто бываю в Токио. И вечно плутаю по незнакомым улицам.
Приказчик держал себя скромно, верный традициям дома Хасимото. Он сидел на циновке, на коленях у него был передник. Это был Косаку. Когда-то он работал под началом старого приказчика Касукэ, которого теперь уже не было в живых. Он был моложе Сёта, но один вел все дело. Старый дом Хасимото еще существовал только благодаря его стараниям.
Глазами, привыкшими к лоснившемуся от времени столбу очага в гостиной дома Хасимото, оглядывал он убранство тесного городского дома. Зашел разговор о старом хозяине. Потом вспомнили о-Танэ, — старшую сестру Санкити. Она так и жила в провинции, хранила очаг старого дома.
— Совсем закручинилась хозяйка, — говорил Ко-саку. — Ждет не дождется мужа. Ума не приложу, как развлечь ее, чем успокоить.
Санкити слушал толкового приказчика и все больше понимал, что тот говорит не по должности, а от всего сердца.