— А как дела у Сакаки? — поинтересовался Санкити.
— Ему еще больше не повезло. Уехал к себе на родину и от него уже давным-давно ни слуху ни духу. Видно, боится еще раз пытать судьбу.
Внизу послышался девичий смех. Пришли о-Сюн, о-Нобу, о-Кину и даже о-Ику — самая младшая сестра о-Юки. Одна из них, стоя на краю веранды, склонилась вместе с Танэо и Синкити над золотыми рыбками.
— О-Юки, — позвал жену Санкити, — давайте все сфотографируемся. Сначала вы с детьми, потом мы с Сёта.
О-Юки с радостью согласилась.
На улице неугомонно шаркали, шлепали, топали ногами прохожие.
Вечером распахнули все наружные двери и сели возле бамбуковой занавески, где было прохладнее. Всем подали летнее угощение — холодную лапшу с вкусной приправой.
— Были бы другие времена, купил бы я паром и сам бы его водил, — обмахиваясь белым веером, мечтательно проговорил Сёта, выходя вместе с Санкити за ворота.
— О-Сюн, девочки, идите сюда!
О-Юки, позвав сестер, вышла вместе с Тоёсэ в садик. Вынесли широкую скамейку, покрытую циновкой. Одни сели, другие стоя разглядывали наряды прохожих.
— Хорошо бы сделать о-Сюнтян прическу «симада». Она бы ей пошла, — сказала Тоёсэ, глядя на о-Сюн.
— Пробовали уже, и ничего не получилось. Сюнтян такая стала смешная, — сказала о-Кину.
— Какая ты, Кинутян, молодец, как быстро научилась говорить по-городскому, — заметила Тоёсэ.
— Я еще в деревне старалась говорить так, как говорят в городе, — чуть смутилась о-Кину.
— А о-Нобу совсем стала городской барышней, — сказала о-Юки.
Улицы были запружены нарядной толпой. Вместе с взрывами фейерверка слышался там и здесь громкий смех. Сёта и Санкити вернулись — они ходили на берег реки. Теперь туда собрались идти девушки.
— Какие щеголихи! — показала о-Нобу дядюшке стайку молодых девушек, шедших мимо дома.
О-Юки пошла в дом взглянуть на детей. Она скоро вернулась и принесла чай.
— О-Сюн просит у меня на свадьбу оби, — сказала она мужу.
— У нее же есть свой, — ответил Санкити.
— Говорит, что ее оби не подходит к свадебному платью.
— Ну, тогда, конечно, дай.
Тоёсэ позвала тетку, и обе направились погулять на набережную. На скамейке остались только Санкити и Сёта.
— Ну, что там слышно о Мукодзима? — смеясь, спросил Санкити. Племянник знал, кого под этим именем имеет в виду дядя.
— Не знаю, что и делать. Тоёсэ вся извелась.
— А что если их познакомить? — предложил не то в шутку, не то всерьез Санкити.
— Я уже пробовал. Ничего хорошего не получилось. Вы же знаете, дядя, какой у Тоёсэ характер. Я устроил встречу в том маленьком ресторанчике у плотины. Мукодзима не понравилось, что я пришел с Тоёсэ. Она не сразу вышла. А Тоёсэ хоть бы раз улыбнулась за весь вечер.
— Ишь чего захотел — улыбнулась! Ей было не до улыбок. Она ведь женщина.
— Мукодзима тоже хороша. Откуда и гордость такая взялась? Это с ее-то профессией! Наняла двух рикш. Одну коляску для меня с Тоёсэ. В другую села сама и немного проводила нас. Так Тоёсэ мне потом заявила: «Я думала, она куда шикарнее! И вот такие тебе нравятся?!» А я, отвечаю, нарочно себе выбираю поскромнее. Зато если надо угодить какому-нибудь важному лицу — то в моем распоряжении самые красивые женщины...
В ночном небе вспыхивали красные и голубовато-фиолетовые огни. Санкити время от времени уходил взглянуть на детей — прежние утраты сделали его очень беспокойным.
— Почему это с семьей так много волнений? — высказал он вслух свои мысли. — Моя жизнь могла бы сложиться куда удачнее!
В ярком свете газовых фонарей показались Тоёсэ и о-Юки. Женщины шли, держась за руки. Они были почти одного роста, одинаково причесаны. О-Юки чуть перевалило за тридцать, Тоёсэ приближалась к тридцати. У о-Юки были крепкие, округлые плечи, полная, налитая молоком грудь. Тоёсэ рядом с ней казалась худенькой и хрупкой. И все-таки они походили друг на друга — обе были в цвете лет.
Скоро вернулись девушки. На улице слышался шепот, приглушенный говор, негромкий смех. Мимо собравшихся в садике родных шли незнакомые мужчины и женщины.
Последний составленный из огоньков рисунок растаял в небе, когда Санкити и Сёта подходили к мосту. По реке плыли лодки, украшенные разноцветными фонариками, маленькими и побольше,„с фирменными и фамильными гербами. Санкити и Сёта насчитали и несколько гербов с Кабуто-тё. У Сёта вдруг упало настроение. Дядя и племянник повернули домой.
Было уже поздно, и гости остались ночевать: о-Нобу и о-Ику у Санкити, о-Сюн и о-Кину пошли к Сёта.
Наступила летняя ночь. В городе москитные сетки нужны дней двадцать — тридцать, не то что в деревне, где почти полгода спят под москитным пологом. Но в эту ночь москитов налетела тьма-тьмущая. Все забрались спать под сетку.
В полночь Санкити проснулся. Весь дом спал. Над самым ухом надоедливо-тонко жужжали москиты. И Санкити никак не мог уснуть. У изголовья, привлеченный запахом грудного молока, вился целый рой. Москиты нашли где-то щелку и набились под сетку. Санкити встал, нашарил свечку и коробок спичек и зажег свет. Жена и дети крепко спали.
— Куда же ты укатился, Танэтян? — прошептал Санкити, укладывая ребенка на место. — Беда с вами.
Москиты с легким треском сгорали в пламени свечи. Санкити подошел к спящей жене. Нагнулся. Никакие горькие мысли или печальные воспоминания не омрачали безмятежно-спокойного лица. Она лежала, вытянув руку, ее ладонь почти касалась головки младенца — в ней и во сне жил материнский инстинкт защиты детеныша. Санкити вглядывался в знакомое лицо, стремясь прочесть по выражению черт, чем наполнена эта душа. Ничего он не прочел. Глубокий сон пленил тело о-Юки. Все черточки лица спали. Даже белые руки видели спокойные сны. Санкити задул свечу и лег...
О-Нобу и о-Ику завтракали, усадив между собой Танэо. Служанка кормила Синкити.
— Нельзя, папочка, так пристально смотреть на человека, — с полным ртом проговорила о-Юки.
— Разве у меня такой страшный взгляд? — пошутил Санкити.
— Нет, не страшный, если хочешь — смотри сколько угодно, — ответила о-Юки. Девушки рассмеялись.
— Я сегодня ночью жег свечкой москитов. А вы все спали, и никто не проснулся. Я даже слышал, что Нобу говорила во сне.
— Я никогда не говорю во сне, дядя. И вы ничего не слышали, — засмеялась о-Нобу.
— А я слышала, как братец жег москитов, только я делала вид, что сплю, — сказала о-Ику.
Позавтракав, Санкити поднялся к себе. У него в кабинете стоял стол, привезенный из провинции. Сидя за ним, Санкити видел в окне крыши домов, кусок неба, смыкавшийся с водой. Голоса людей с улицы были слышны так, будто они говорили рядом. Когда работа шла, Санкити засиживался до поздней ночи. Окна во всех домах были уже темные, и только в его окне горел свет.
Голоса внизу вовсе не приносили ему успокоения. Слыша, например, как двое мужчин ссорятся из-за женщины, он раздражался, считал глупостью такие ссоры. Но он не замечал, что сам был недалек от этого. Сколько надо времени, чтобы души мужа и жены слились воедино? Санкити был верным мужем. Но разговаривать со своей женой он не умел. Он не мог и получаса высидеть возле нее. Ему становилось скучно... А тот, другой человек, простой и добрый, совсем не похожий на Санкити с его сложной душевной жизнью, приходил к нему в дом, что-то рассказывал, смешил всех. Каждый раз, когда Санкити, сидя за своим столом, слышал его оживленный голос, у него щемило сердце, он, не помня себя, сбегал вниз и уводил детей от этого человека.
«Как он смел называть в письме мою жену по имени? — негодовал Санкити — А о-Юки еще хвалила его, говорила, что он очень воспитанный и любезный человек». Но на жену Санкити не сердился, она говорила о Цутому просто и искренне. Видно было, что ей нечего утаивать.