"Его положение во сто раз опаснее моего, а он ни секунды не думает о себе", — подумал Жак, растроганный до глубины души. И он попытался улыбнуться:
— Повторяю тебе: войны не будет!.. Но на этот раз положение действительно тревожное, и я надеюсь, что народы поймут сделанное им предостережение… Ну, как-нибудь мы еще поговорим об этом… А теперь я ухожу… До свидания.
— Нет! Не уходи так скоро. В чем дело?
— Да… тебя же ждут, — с усилием пробормотал Жак, и движением руки он указал на внутреннее помещение вокзала.
— Ну, проводи меня хотя бы до вагона, — грустно сказал Даниэль, Поздороваешься с Женни.
Жак вздрогнул. Захваченный врасплох, он бессмысленно смотрел на приятеля.
— Да идем же, — промолвил Даниэль, дружески беря его под руку. Из-за обшлага он вынул билетик. — Я взял для тебя перронный…
"Напрасно я иду на платформу, — думал Жак. — Какое идиотство!.. Надо отказаться, убежать…" И все же некий темный инстинкт заставлял его идти вслед за другом.
Зал для ожидающих был полон солдат, пассажиров, тележек с багажом. Был субботний вечер и для многих — начало каникул. Радостная шумная толпа теснилась у касс. Даниэль и Жак подошли к решетке перрона. Под огромной стеклянной крышей воздух, более темный, дымился и гудел. Люди торопливо сновали туда и сюда среди оглушительного шума.
— При Женни — ни слова о войне! — крикнул Даниэль прямо в ухо Жаку.
Девушка увидела обоих издали и поспешно отвернулась, делая вид, что не замечает их. С пересохшим горлом, напрягая мускулы шеи, ждала она их приближения. Наконец брат дотронулся до ее плеча. У нее хватило сил резко повернуться на каблуках и изобразить удивление. Даниэля поразила ее бледность. Усталость, волнение от предстоящей разлуки? А может быть, она только показалась ему бледной по контрасту с траурной одеждой?..
Не глядя на Жака, она небрежно кивнула ему. Но в присутствии брата не решилась не протянуть руки. И дрожащим голосом сказала:
— Я вас оставлю вдвоем.
— Нет, ни в коем случае! — быстро произнес Жак. — Это я… Впрочем, мне больше и нельзя задерживаться… Мне нужно быть к десяти часам… далеко… на левом берегу Сены…
Рядом с ними из-под вагона с резким свистом вырвалась струя пара, оглушив их и окутав влажным облаком.
— Ну, ладно, до свидания, старина, — сказал Жак, тронув Даниэля за рукав.
Даниэль пошевельнул губами. Ответил ли он? Полуулыбка, полугримаса искривила уголок его рта; глаза под каской ярко блестели; во взгляде было отчаяние. Он сжимал руку Жака в своих ладонях. Затем, внезапно наклонившись, неловко обнял друга и поцеловал его. Это было в первый раз за всю их жизнь.
— До свидания, — повторил Жак. Плохо отдавая себе отчет в своих действиях, он высвободился из объятий Даниэля, окинул Женни прощальным взглядом, склонил голову, грустно улыбнулся Даниэлю и исчез.
Но когда он вышел из вокзала, какая-то тайная сила удержала его на краю тротуара.
В сумеречном полусвете простиралась перед ним площадь, усеянная электрическими фонарями, полная автомобилей и экипажей: демаркационная зона между двумя мирами. По ту сторону была его жизнь борца, готовая снова завладеть им, было также его одиночество. Пока он был на этой стороне, у вокзала, оставались иные возможности, — чего? Он не знал, не хотел уточнять. Ему казалось только, что перейти через эту площадь — почти равнозначно тому, чтобы отвергнуть некий дар судьбы, навсегда отказаться от некоего чудесного случая.
Ноги его отказывались двигаться; он стоял на месте, трусливо стараясь отдалить решение. Вдоль стены выстроено было несколько пустых багажных тележек. Он выбрал одну из них и сел. Чтобы обдумать положение? Нет. На это он — слишком апатичный и вместе с тем встревоженный — был неспособен. Согнув спину, свесив руки между коленями, сдвинув шляпу на затылок, он тяжело дышал и ни о чем не думал.
Вероятно, не вмешайся пустячная случайность, он пришел бы в себя и, снова подчинившись лихорадочному ритму своей жизни, помчался бы в "Юманите", чтобы узнать содержание сербского ответа. Тогда целый мир возможностей навсегда закрылся бы перед ним… Но вмешался случай: одному из грузчиков понадобилась тележка. Жак встал, посмотрел на пришельца, потом на часы и как-то странно улыбнулся.
Почти нехотя, словно повинуясь внезапному импульсу, он не торопясь вошел в здание вокзала, взял перронный билет, прошел через зал для пассажиров и снова очутился перед платформой.
XXXVII. Суббота 25 июля. — Жак преследует Женни
Страсбургский экспресс еще не отошел. В хвосте его неподвижно горели три фонаря багажного вагона. Затерянных в толпе Даниэля и Женни нигде не было видно.
Девять двадцать восемь. Девять тридцать. Муравейник на платформе заволновался. Захлопали дверцы вагонов. Засвистел паровоз. В тусклом свете дуговых фонарей к стеклянной крыше поднимались клубы дыма. Вся цепь освещенных вагонов дрогнула. Послышался лязг, глухие толчки. Жак, стоя на месте, пристально смотрел на багажный вагон, который еще не шевелился; наконец двинулся и он. Три красных огня, удаляясь, обнажили рельсы, и поезд, увозивший Даниэля, скрылся во мраке.
"Ну что же теперь?" — сказал себе Жак, искренне полагая, что еще колеблется.
Он дошел до начала платформы. Смотрел на приближающийся людской поток, который после отхода поезда хлынул к выходу. Проплывая под электрическими фонарями, лица на мгновение оживали, затем снова терялись в полумраке.
Женни…
Когда он узнал ее издали, его первым движением было убежать, спрятаться. Но ему удалось подавить стыд, и он, наоборот, шагнул вперед, чтобы очутиться у нее на дороге.
Она шла прямо на него. На ее лице еще написана была горечь расставания. Она шагала быстро, ни на что не глядя.
Внезапно в каких-нибудь двух метрах от себя она заметила Жака. Он увидел, как неожиданное волнение исказило ее черты и в расширившихся зрачках блеснул испуг, совсем как в тот вечер, у Антуана.
Сперва ей не пришло в голову, что у него хватило смелости дожидаться: она подумала, что он задержался здесь случайно. Единственной мыслью ее было отвернуться, избежать встречи. Но, уносимая общим течением, она вынуждена была пройти мимо него. Она почувствовала на себе его пристальный взгляд и поняла, что он стал в этом месте нарочно, чтобы ее увидеть. Когда она подошла совсем близко, он машинально приподнял шляпу. Она не ответила на поклон и, опустив голову, немного спотыкаясь, скользя между теми, кто шел впереди, устремилась прямо к выходу. Она едва удерживалась, чтобы не побежать. У нее была только одна цель: очутиться как можно скорее вне пределов досягаемости, раствориться в толпе, добежать до метро, спрятаться под землей.
Жак обернулся и следил за ней глазами, но продолжал стоять, словно прикованный к месту. "Ну что же теперь?" — снова сказал он себе. Надо было что-нибудь предпринять. Наступила решительная минута… "Прежде всего — не терять ее из виду!"
И он бросился по ее следу.
Пассажиры, носильщики, тележки загораживали ему путь. Он должен был обойти целое семейство, расположившееся на своем багаже, споткнулся о велосипедное колесо. Когда он стал искать глазами Женни, она уже исчезла. Он бежал, делая зигзаги. Поднимался на цыпочки и исступленным взглядом шарил по этой сутолоке движущихся спин. Наконец каким-то чудом среди людского стада, теснившегося к выходу, он узнал черную вуаль, узкие плечи… Только бы опять не потерять ее… удерживать взглядом, как на конце гарпуна!
Но она все более удалялась. Он топтался на месте, застряв в толпе, и видел, как она вышла за решетку, прошла через зал для пассажиров и повернула направо, в сторону метро. Вне себя от нетерпения, он пустил в ход локти, растолкал каких-то людей, достиг решетки и стал быстро спускаться по лестнице подземки. Где же она? Внезапно он увидел ее почти в самом низу. Прыгая через ступени, он сразу же покрыл расстояние, отделявшее его от Женни.
"Ну что же теперь?" — еще раз задал он себе все тот же вопрос.
Он был совсем близко от нее. Подойти? Еще один шаг, и он очутился как раз за ее спиной. И тогда прерывающимся голосом произнес ее имя: