— Предвидеть! — перебил раздражённо Мейнестрель. — Предвидеть… Главное не в том, чтобы предвидеть… Главное в том, чтобы подготовить и ускорить переход революционной ситуации в революцию! Тут всё зависит от субъективных факторов: от степени готовности вождей и революционного класса к революционному действию. И эту готовность надлежит нам всем, авангарду, развивать максимально, всеми средствами. Когда готовность станет достаточна, тогда можно ускорить переход к революции! Тогда можно управлять событиями! Тогда, если вам угодно, да, можно предвидеть!
Последние фразы он произнёс одним духом, понизив голос и с такой быстротой, что многим слушателям-иностранцам трудно было его понять. Он замолчал, слегка откинул голову, коротко улыбнулся и закрыл глаза.
Жак, всё время стоявший, заметил возле окна свободный стул и занял его. (Принимать участие в коллективной жизни для него было лучше всего вот так, когда он мог, не порывая контакта, избегнуть тесного соприкосновения с другими и, держась в стороне, вернуть себе самообладание, — тогда он испытывал не только чувство солидарности с товарищами, но и чувство братства. Удобно устроившись на стуле, скрестив руки и прислонившись головой к стене, он на мгновение окинул взглядом кружок: после минутной передышки все лица снова обратились к Мейнестрелю. Позы были различные, но свидетельствовали о напряжённом внимании… Как он любил их, этих людей, отдавших себя целиком служению революционному идеалу, людей, чью жизнь, бурную и изломанную, он знал в подробностях! Он мог в идейном плане выступать против некоторых из них, мог страдать от взаимного непонимания, от некоторых грубостей, но он любил их всех, потому что все они были «чистые». И был горд их любовью к себе, ибо они любили его, несмотря на всё, чем он от них отличался, потому что они чувствовали, что он тоже «чистый»… Внезапное волнение затуманило его взгляд. Он перестал видеть их, различать одного от другого; и на один миг этот круг людей, стоявших вне закона, собравшихся сюда со всех концов Европы, сделался в его глазах образом угнетённого человечества, которое осознало своё порабощение и, наконец восстав, собирало все свои силы, чтобы перестроить мир.
В тишине раздался голос Пилота:
— Возвратимся к русскому примеру, к этому великому опыту. Следует всегда к нему обращаться… Можно ли было предвидеть в 1904 году, что предреволюционная ситуация станет революционной уже на следующий год после поражений на Востоке? Нет!… А разве в 1905 году, когда эта революционная ситуация была создана обстоятельствами, можно было знать, совершится ли революция, пролетарская революция? Нет! И ещё меньше можно было знать, победит ли она… Объективные факторы были превосходные, ярко выраженные. Но субъективные факторы были недостаточны… Припомните факты. Объективные условия — великолепные! Военный разгром, политический кризис. Экономический кризис: кризис снабжения, голод… И так далее… И температура стремительно поднимается: всеобщая забастовка, крестьянские волнения, бунты, «Потёмкин», декабрьское восстание в Москве… Почему же всё-таки революционная ситуация не смогла разгореться в революцию? Из-за недостаточности субъективных факторов, Буассони! Потому, что ничего не было готово! Ни подлинной революционной воли! Ни точных директив в уме вождей! Ни согласия между ними! Ни иерархии, ни дисциплины! Ни достаточной связи между вождями и массами! А в особенности — не было союза между массами рабочими и крестьянскими, никакой серьёзной революционной подготовки у крестьян!
— Однако мужики… — отважился заметить Желявский.
— Мужики? Они действительно немного поволновались в своих деревнях, занимали поместья, кое-где пожгли барские усадьбы. Верно! Но кто же согласился выступить против рабочих? Мужики! Из кого вербовались полки, которые на московских улицах зверски расстреливали революционный пролетариат? Из мужиков, только из мужиков… Отсутствие субъективных факторов! — сурово повторил Мейнестрель. — Когда знаешь, что происходило в декабре 1905 года; когда подумаешь, сколько времени зря потеряла социал-демократия на теоретические дискуссии; когда убеждаешься, что вожди даже не договорились между собой о целях борьбы, даже не пришли к соглашению о тактике совместных действий, вплоть до того, что забастовка в Петербурге самым глупым образом прекратилась как раз тогда, когда начинался подъём в Москве, вплоть до того, что забастовка связистов и железнодорожников закончилась в декабре, как раз в тот момент, когда прекращение работы транспорта могло парализовать правительство и помешать ему бросить на Москву полки, которые раздавили восстание, — тогда понимаешь, почему в 1905 году в России революция… — Он на какую-то долю секунды остановился, наклонил голову к Альфреде и очень быстро прошептал: — …революция была заранее об-ре-чена!