Обратную дорогу я молча следую за Евой, выходя из одного портала в другой. Говорить не о чем, да и не нужно. Всё уже сказано в стенах Сената и на литургии по усопшим. Все это сильно удручает.
— У нас есть время. И ты даже успеешь в больницу.
Я удивленно поднимаю глаза на Валльде. Ева смотрит на часы, а затем задумчиво обращает взгляд вдаль.
— Куда я успею?
— В больницу. Ты, кажется, хотела посмотреть дом Рэйнольда?
— Ну да…
— Мы, как раз, сейчас в Лондоне и недалеко от Хакни*.
Я оглядываюсь — обычная улочка между домами из красного кирпича. Мы только что вышли из синей двери черного входа… какого-то дома. Я даже не знала, что мы в Лондоне. Эта дверь могла быть как в Ливерпуле, как в самом Блэбёрне, как и в другом европейском городе.
— И далеко нам идти?
Ева открывает программу с навигатором.
— Где-то пару улиц. А потом вернёмся сюда и продолжим путь.
— Хорошо. А ты помнишь адрес?
— Да. Помню. Мне приходилось бывать там один раз.
— И когда?
— Вместе с Мириам. Когда умерла их мать, я помогла ей убраться в доме.
Понятно. Я чувствовала легкое возбуждение: я поняла, что мне не терпится оказаться там. Увидеть ту часть жизни Рэйнольда, в которой меня не было и я не знаю. Возможно, это все-таки поможет мне в той мешанине, что творится у меня в голове.
— Странный тут… народ. Мы точно в Лондоне? — Я с недоверием проследила за мужчиной, который прошел мимо нас и так посмотрел на Еву, что смело можно подавать заявку в полицию о домогательстве. Пока шли, я видела уже двух бездомных, странную всю татуированную женщину, противного вида толстого мужика, ругавшегося с каким-то арабом.
— Да. Тут часто выдают социальное жилье. Район Хакни вообще считается одним из неблагополучных. В 2006 году этот район получил статус самого худшего места жительства в Великобритании. Но власти над ним работают. Осторожней!
Пока Ева говорила, я с удивлением смотрела на нее, и не заметила груду коробок, на которую чуть не налетела. Подруга, резко дернув к себе, успела меня увести. Через секунду картон зашевелился с каким-то бурчанием, и то, что я приняла за мусор, оказалось бездомным, накрытым листами картона.
— Нам сюда.
Я неожиданно оказалась у крыльца с темно-зеленой дверью и черной чугунной изгородью с пиками, напоминающих проткнувшие горло Анжелины Хилл. От этого у меня мурашки побежали по спине. Дом в два этажа, стандартная квартира. Но тут явно никто давно не жил: грязное крыльцо, сходит краска с двери и рам, в отличие от соседей, у которых все чисто и приятно глазу. На окна дикой порослью свисал плющ, который надо постричь и привести в порядок.
Дверь открылась, как только Ева произнесла заклинание. Из сумрака помещения запахло старым деревом. Подруга настороженно вглядывалась внутрь.
— Я первая. — А затем вошла, прошелестев мимо меня подкладкой плаща. Я нервно топталась на крыльце и смотрела с него на улицу. Неужели Рэй и Мириам тут жили? Неужели он каждый день отсюда ходил в школу, просыпался, завтракал, выходил на крыльцо и видел то же самое, что и я сейчас? Странно… Это место никак не вязалось с образом сурового Инквизитора в черном тренче и костюме.
— Мел, заходи! — Голос Евы странно прозвучал из глубины дома. Зайдя, я оказалась в сумраке, где пахло пылью, ветошью и прошлым. На стенах были обои жутко желтого грязного цвета со светлыми пятнами, обозначавшими, что когда-то там висели зеркала и картины.
Почти сразу от порога вела лестница наверх. Я прошла ее и свернула в зал, где находилась Ева посреди пустоты. На пыльном полу оставались дорожки наших шагов.
Ева задумчиво стояла и осматривалась по сторонам. В этот момент пришла забавная мысль, что будь Валльде в своих любимых белых вещах, она смотрелась бы тут очень странно. А так, будто агент по недвижимости, показывающий мне дом.
В углу комнаты валялись сломанный стул и коробка, в которой лежит какая-то книжка и рамка от фотографии — вещи, потерявшие всякий смысл.
— Мириам и Рэй ненавидели этот дом. Когда умерла мисс Оденкирк, Рэй даже предложил устроить тут пожар. — Ева хмыкает, будто вспомнила старую шутку. — Мириам его остановила. Мы столько грязи отсюда вынесли. Выкинули всю мебель и вещи. Мира хотела отделать его и продать. Но так и не смогла им заняться…
Ева повернулась ко мне и развела руками: такие вот дела. Но я знала намного меньше, чем моя подруга о детстве Оденкирков.
— Рэй говорил, что их мать пила.
— Да. Была алкоголичкой. Она, когда родила Рэйнольда, перебралась из деревни сюда. Как рассказывала Мириам, их отец умер, когда Рэю был год. А мать не смогла выжить в новом городе. А дальше пошла по наклонной.
— А как она умерла?
— Машина сбила.
Я невольно хмыкнула: в последнее время эта причина смерти и травм может означать, что угодно, коверкая статистику ДТП Великобритании.
— Пойдем наверх, кое-что покажу.
Ева уверено вышла из зала, поднимая пыль на каждый шаг от своих каблуков, и направилась на второй этаж.
— Вот. — Она указала на дверь, которую сразу заметила без ее помощи, потому что на ней было написано черной краской: «Комната Рэйнольда и Мириам». А чуть ниже грубо вырезано ножом: «Не входить».
Сразу понятно, что это их комната. Дети пытались, как и все подростки, ограничить свою территорию от взрослых. Правда, я заметила мелкую деталь, которую знала из своего опыта — дверь вышибали. И, похоже, не раз. На уровне ручки с замком был сильно покорежен дверной косяк с выломанными кусками по краям. Толкнув легонько дверь, она со скрипом открылась и показала нам пустое запущенное помещение. Здесь были обои милого голубого цвета, а на стене позабыт постер из журнала с группой U-2. Мелкие дырочки в стене свидетельствовали, что тут висело много постеров на кнопках.
— Смотри. Это делала Мириам. Тебе понравится.
Ева указала на обои возле окна. Подойдя вместе с ней, я увидела странные шкалообразные черточки с надписями: «2 года», «5 лет», «6 лет», «8 лет», «10 лет».
— Это рост Рэйнольда. Пометки начинала делать их мать, но за нее закончила Мириам.
Последняя «зарубка» значилась на «13 лет». Рэйнольд в этом возрасте был ниже меня на голову. Представляю, каким он был уже в шестнадцать!
Тринадцать — знаковое число для Инициированных.
Рэя и Мириам в тот год забрали на Начало, а там, после проявления знаков, прикрепили к Саббату. Видно его сестра делала эти пометки в дни рождения Рэя, от того она и последняя. Интересно, какова цель была этих зарубок? Какое значение они имели для Мириам?
Я чувствую, как перехватило в горле от нахлынувших чувств. Мириам этими зарубками заявляла право на их будущее. В этом мы с ней схожи. Мир рушится, всё вокруг корёжится и разламывается, как дверной косяк из-за выбитой ногой двери, но мы продолжаем механически жить и закрывать за собой. Всё это натолкнуло меня на одну мысль, которая все не давала мне покоя с прихода Архивариусов в палату Рэя:
— Ева?
— Что?
— У меня есть одна безумная идея: просьба к тебе и Реджине.