Он кивает, как китайский болванчик, с дебильной улыбкой на лице.
— Иди, заведи машину и жди меня у входа. — Он разворачивается и уходит, почти как зомби, только руки по швам держит. Моей магии на него сейчас хватит минут на пять-десять. Надо торопиться, иначе этот Дэн очнется в машине и будет думать, какого хрена он здесь делает и почему должен ехать со мной. Я проталкиваюсь к Кристен, которая уже вовсю целуется с пойманным на ее чары парнем. Этот бугай ее лапает своими ручищами, что хочется крикнуть: «Снимите номер».
— Кристен! — Я кричу, тряся ее за плечо, чтобы отклеилась от этого качка с татуировками и пирсингом.
— Чего тебе?
— Я устала. Пойду в гостиницу.
— Хорошо! Вали! — Она раздраженно отворачивается и снова впивается поцелуем в губы парня. Тьфу ты! Гадость. Сейчас стошнит от них. Я начинаю активно пробираться через народ к выходу, расталкивая незнакомцев и оберегая живот. Выйдя на улицу, чувствую дурманящий вкус свободы. У порога меня ждет серебристый Шевроле с ушастым несчастным влюбленным за рулем. Неплохо! А жизнь-то стала налаживаться!
***
В общей гостиной было, как всегда, скучно. Пациенты играли в шашки, шахматы, лото, кто-то сидел и разукрашивал детские раскраски. Лечебная тоска, дарящая ощущение нескончаемого кошмара. Я сидел в кресле и тупо пялился в телевизор под потолком. Шли новости, где ведущий с холодной улыбкой маньяка чередовал дозу происходящего в мире: кого-то где-то убили, а кто-то добился справедливости в суде, самолет упал — много жертв, но зато экономика на подъеме. Последние новости были из местного штата — в Портленде ночью сгорел отель, жертв нет, причину пожара не могут найти. Подозрение на халатное использование свечей и не сработавшую, вышедшую из строя систему пожарной безопасности.
Смотря на кадры горящего здания, я невольно пытаюсь вспомнить ощущение горящей плоти. Зачем я это делаю — не знаю. Просто с возвращения из Саббата, мне кажется, что начинаю забывать произошедшее со мной. То ли дело в таблетках, то ли в апатии, то ли в докторе Зиннере. Поэтому мне становится страшно! Я панически боюсь забыть Мелани и то, что она значила меня.
Всё началось с того, что перестал видеть ее призрака. Теперь любимая приходила только во сне…. Хотя бы там могу целовать ее, обнимать и постоянно просить прощение.
— «Виноватых в этой трагедии нет», — так говорит доктор Зиннер. Он пытается вытащить из меня чувство вины, как засевший в сердце нож. А я боюсь, что без вины, забуду всё. Дьявольский круг самобичевания. Предо мной разложены журналы о мотоциклах, присланные Стефаном, письмо от Евы. Чудачка Валльде! Вместо звонка она решила вспомнить эпистолярный жанр в двадцать первом веке. Хотя у меня подозрение, что это больше уловка, чтобы Стефан не услышал ее жалобы на него, или же прячет мысли от нашего вездесущего чтеца Реджины. Я беру письмо в руку, ощущая гладкость бумаги и выпуклость букв там, где писала Ева, нажимая на ручку и деформируя идеальность листа. Ее подчерк, будто шрамы на теле — на боку с левой стороны по ребрам три глубокие борозды, уходящие на гладкий нежный живот.
— Ure… — И бумага с ровным подчерком Евы поджигается. Горит, превращается в пепел, как когда это сделалось со шрамами.
Ко мне тут же подбегает медсестра с криком: «Что вы делаете, мистер Оденкирк? Нельзя жечь бумагу в гостиной!». Сумасшедший Стэнли начинает поскуливать на этот внезапный крик женщины — его пугают громкие звуки. Он здесь всегда сидит, и его так же перестал донимать призрак Мелани, поэтому больной стал тихим и спокойным. И вроде все нормально. Все идут на поправку. Видимость улучшения у пациентов на лицо.
Извинившись перед медсестрой, тушу бумагу, отдав ей оставшийся несожжённый кусок для выброса в урну.
— Проходите. Он здесь. — Доносится из-за спины голос медсестры Клаудии. Я смотрю на Харлей на обложке журнала — красиво. Но тяжеловесный для меня. Не люблю их.
Внезапно слышу душераздирающий крик со стороны Стэнли, я поворачиваюсь к нему и вижу, как он вжимается в кресло, после чего, царапая себя ногтями, с побагровевшим лицом начинает срывать с себя одежду. Сквозь его вой и крик слышится топот бегущих к нему санитаров; я оборачиваюсь туда, куда смотрит этот сумасшедший своим стеклянным безумным взглядом, и сам готов закричать, только от радости. Она вернулась! Мой призрак вернулся.
Мелани стоит в паре метров от меня и с ужасом взирает на раздевающегося больного. Я готов броситься к ней, но мое тело словно окаменело. Господи! Как же я скучал по ее душе. Кажется, доктор Зиннер будет не особо рад рецидиву моей болезни.
Но внезапно происходит то, отчего моя радость сменяется шоком: один из санитаров, выводя вопящего и брыкающегося Стэнли, случайно задевает плечом Мелани, та же отшатывается и налетает бедром на угол стола. Шипит и трет место ушиба. Я чувствую ее боль!
Мелани поворачивается и смотрит на меня, тут же приходит холодное понимание происходящего. Оно обрушивается на меня, будто мне на голову вылили цистерну ледяной воды. Только сейчас я замечаю, что «Мелани» одета в другую одежду, волосы не так вьются и, главное, этот взгляд — будто ты смотришь в дуло пистолета.
— Варвара…
— Привет, Рэйнольд. А я к тебе. — Она стоит и, как сестра, стеснительно опускает глаза. Господи! Как же она похожа на нее! Нереально. Уж лучше призраков видеть, чем из плоти и крови видеть человека, который до боли напоминает твою любимую. — Слушай, надеюсь, ты не из буйных?
Она оглядывается на выход, через который только что увели Стэнли, и с опаской делает шаг чуть назад от меня. Когда она говорит, я понимаю, что это не моя Мелани, это Варвара: у нее голос грубее, чем у любимой, и резче.
— Нет. Я не буйный…
— Отлично! Мне нужно с тобой поговорить где-нибудь. — Я кошусь на кресло, где только что сидел. Журналы все еще разложены на столе, словно подтверждая, что все происходящее не сон.
— Нет. Давай не здесь. Времени мало. А нужно о многом поговорить.
Я делаю пас рукой, приглашая к выходу. Не могу даже слова произнести, чувствую себя истуканом. На негнущихся ногах иду к своей комнате, постоянно оглядываясь на Варвару.
Войдя в тишину помещения, я смотрю на нее и постоянно мысленно одергиваю, что это не Мелани, это всего лишь сестра. Пусть будет проклята вся генетика Инициированного мира!
— У тебя уютно. — Варвара оглядывает помещение, при этом как-то настороженно, будто опасается, что я сейчас нападу на нее или из моего шкафа вылезет маньяк.
— Присаживайся. — Я предлагаю ей стул, а сам отмечаю, насколько у меня хрипит голос. Откашливаюсь. Варвара садится и глядит на меня. Твою мать! Что с ней сделалось? Неужели душа Мелани вселилась в нее и изменила ей внешность?
— Знаешь, мне тяжело говорить с тобой, когда ты постоянно молчишь и смотришь на меня… так!
— Как?
— Будто я… Аня. — Она глухо произносит имя, которое ей ближе и дороже. Поэтому меня даже не задевает это. Если бы Варвара назвала сестру Мелани, было бы больнее.
— Прости… Ты изменилась. Невероятно стала похожа на сестру.
Она кивает и теребит в руках молнию от куртки. Черт! Даже движения, как у Мелани, когда та тушевалась передо мной.
— Да. Я знаю, что изменилась. Мне уже сказали. Это все беременность! Ну и перестала сильно краситься и носить каблуки.
Ах, да! Она же беременная! Притом от Кевина. Ну что же, положение ей явно идет: лицо стало не такое хищное, стала мягче.